Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Время шло, а отряд, покинувший лагерь две недели назад, все не появлялся. Беспокойство возрастало. О причинах их исчезновения судили, рядили каждый на свой лад, но ничего толком придумать не могли. В конце концов, начали всерьез опасаться за их жизнь.

Миновал еще один день, и опасения превратились в нешуточный страх. Даже заядлые оптимисты понимали, что с их товарищами случилось несчастье.

Между тем Синему человеку становилось лучше. Он был еще слаб, но лихорадка прошла. Феликс с аппетитом съедал все, что готовил для него Знаток кураре, и без разговоров выпивал горькое лекарство.

Через два дня ситуация не изменилась. Им никто не встретился на дороге. Матросы были в отчаянии. По вечерам в лагере уже никто не пел, никто не рассказывал невероятные истории. Безудержная радость в предвкушении встречи сменилась печалью. Генипа видел, как обеспокоены и испуганы его друзья. Он разделял их тревогу и поэтому приказал своим людям идти быстрее. Трудно поверить, но индейцам удалось пройти за два дня путь, рассчитанный, по крайней мере, на трое суток.

Бешеная, безостановочная гонка, казалось, не слишком утомила паталосов. А вот матросы буквально с ног валились от усталости.

На пятый день повеяло свежим ветерком. К тому же местность как-то неуловимо изменилась. Все говорило о том, что Токантинс близко.

Приближалась ночь. Продолжать ли путь, невзирая на кромешную тьму? Или сделать остановку в лесной чаще? Осторожность шептала: остановитесь. Страх подсказывал прямо обратное.

Неутомимый Генипа предложил оптимальное решение, объединяющее несоединимое.

Вооружившись сарбаканом, он в одиночку отправился на разведку. Вернее, вождь был не совсем один. С ним пошел Уаруку. Вот уже несколько суток, как пес томился без дела. Теперь ему суждено было вновь сыграть важную роль в этом путешествии.

Приняли все меры предосторожности. Разожгли костер, разговаривали во весь голос, чтобы слышно было издалека. Решили не спать, пока не вернется разведчик.

Всему этому научил Знаток кураре. Отдав последние распоряжения, он бесшумно исчез среди гигантских деревьев. Индеец чувствовал себя здесь так же легко и свободно, как завсегдатай парижских Больших бульваров во время моциона [464] Моцион — прогулка. .

Час прошел в напряженном ожидании. Никто не двинулся с места.

Вдруг в темноте раздался резкий, пронзительный крик, как будто кто-то хохотал. За время своего путешествия моряки много раз слышали этот оглушающий вопль, и поэтому он не показался им странным.

— Гляди-ка! Птица-пересмешник, — процедил сквозь зубы Жан-Мари.

Но паталосы задрожали от страха и разом повскакали с мест, как солдаты, поднятые по тревоге.

Через мгновение они уже готовы были убежать. У всех в руках оказались сарбаканы.

Когда в темноте крик повторился, еще более резкий и пронзительный, дикари, позабыв о своих белых спутниках, словно хищники, бросились сквозь густой кустарник и исчезли из виду.

Невозможно описать ужас, охвативший моряков, наблюдавших странную и неожиданную сцену. Им и в голову не приходило, к чему отнести внезапное бегство. Опасаясь ловушки, подвоха, спешно похватали оружие, отошли метров на пятьдесят от места стоянки и стали ждать развязки.

Вскоре послышался третий, более спокойный и тихий, сигнал. Паталосы хорошо знали его. Это был сигнал сбора. Ориентируясь в темноте словно кошки, они окружили Генипу, у ног которого по-прежнему вился Уаруку.

Вождь, вероятно, быстро бежал, потому что никак не мог отдышаться. Негромким, срывающимся голосом он что-то приказал своим людям. Те поняли и немедленно исполнили, кинувшись бежать бесшумно, но очень быстро.

Ничто не могло остановить их: ни густые ветви, меж которых они пробирались подобно змеям, ни шипы и колючки, от которых они уворачивались так, что те даже и не задевали кожу. Краснокожим не мешали тяжелые сарбаканы, для них не существовало преград, они не спотыкались и не оступались во тьме.

Добежав до границы леса, паталосы скрылись за густой стеной лиан. Впереди, метрах в шестидесяти, пылал гигантский костер. Пламя его озаряло воды Токантинс, бьющиеся о берег.

У костра лежали шестеро связанных полуголых мужчин.

Вокруг извивались в диком, зловещем ритуальном танце пятьдесят индейцев. Один из них, очевидно, колдун, увешанный причудливыми украшениями, исступленно бил в барабан, как во время похода. В движениях дикаря нетрудно было разгадать их ужасный смысл: вначале он будто перерезал жертве горло, а затем съедал ее.

Что-нибудь более мрачное и зловеще трудно было себе представить. Танцоры с ног до головы выкрасились в красный цвет, словно только что выкупались в крови. Отблески костра придавали им устрашающий вид.

В пляске они наклоняли головы то вправо, то влево. То вправо, то влево метались их черные, косматые шевелюры. Одержимые, туземцы швыряли оземь и разбивали вдребезги бутылочные тыквы, распевали во всю глотку свои протяжные песни, прыгали в разные стороны, подходя все ближе и ближе к беззащитным пленникам.

Выстроившись в шеренгу друг за другом, людоеды образовали крут, посреди которого пылал костер и томились жертвы. Круг быстро сужался. Сомнений не было: наступал последний миг жизни несчастных.

Барабан стих, и безумные крики прекратились по сигналу колдуна.

Один из воинов, размахивая саблей, подошел к лежащим на земле людям и схватил за волосы первого попавшегося.

Бедняга принялся изо всех сил кричать и отбиваться, к удовольствию палачей, разразившихся дьявольским смехом.

Но клинок не успел вонзиться в горло обреченного. Внезапно раздался тихий свист, на который поначалу никто даже не обратил внимания, решив, что поет колибри.

Однако в ту же минуту убийца метнулся назад, выпустил из рук жертву и схватился за шею.

Испуганные индейцы сгрудились вокруг него и в ужасе отскочили прочь. Шею пронзила тоненькая, едва заметная щепочка.

Не в силах произнести ни слова, а только охая и стеная, раненый упал, потом вновь поднялся на ноги, опять упал, царапая землю. Тело его дергалось в страшной агонии [465] Агония — состояние, предшествующее смерти. .

Его сородичам не надо было объяснять, что произошло. Им слишком хорошо известен яд кураре, который опаснее жала гремучей змеи.

Обезумев от страха, они собрались уже было бежать, забыв об ожидавших своей участи шестерых пленниках. Но колдун все же успел сказать несколько слов, ободрить соплеменников, объяснить, что их много, что они способны дать отпор любой атаке, и не стоит упускать удачу.

Эти слова долетели до спрятавшихся среди кустарника паталосов и вызвали лишь холодную улыбку на устах вождя Генипы.

Тем временем колдун, подавая пример, поставил перед собой барабан, созвал воинов, отчитал их за малодушие и, схватив саблю, подошел к связанным.