Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Изменилось многое. Не изменился только человек. Где бы он ни находился — работает ли в мастерской на островах Спасения, заключен ли в тюрьмах Кайенны и обслуживает морской порт, копает ли землю на плантациях Куру, отбывает ли наказание в «сахарном» Сен-Лоране, преступник везде остается преступником, он не отличается от своих предшественников на каторгах метрополии [657] Метрополия — государство, владеющее колониями. . Не изменилось само существо преступления, просто способных на него стало больше, и они стали еще хуже.

В пенитенциарных заведениях Гвианы преступники собраны со всех французских территорий — из самой Франции, из Сенегала [658] Сенегал — государство в Западной Африке, первая французская колония на этом континенте, захвачен в 80-х — середине 90-х годов XIX века. С 1960 года — независимая республика. , Алжира [659] Алжир — государство в Северной Африке. Первые поселения возникли в XII веке до н. э. Территория неоднократно завоевывалась разными странами. С 1830 года — колония Франции. С 1962 года — независимая республика. , с Антильских островов [660] Антильские острова — архипелаг в Вест-Индии, здесь расположены государства Куба, Гаити, Гренада и другие, а также колониальные владения, в том числе французские. , с острова Реюньон [661] Реюньон — остров в Индийском океане. С XVII века — французское владение. С 1846 года — так называемый «заморский департамент» Франции. , из Индии и даже из Тонкина [662] Тонкин — название французского протектората (одного из видов колоний) в северной части Вьетнама (1884–1945). . Так что каторжная Гвиана являет собой истинный Вавилон — здесь и белые, и негры, и арабы, и индусы, и аннамиты [663] Аннамиты — жители севера и центра Вьетнама, называемые китайцами Аннам. Название сохранялось и при французском владычестве. . Все это утрясается, притирается, уживается и говорит на креольском [664] Креолы — потомки европейских колонизаторов, родившиеся в испанских, португальских и французских владениях. диалекте, языке образном, наивном и не лишенном определенного очарования.

Поступающие определяются, независимо от происхождения, в первую категорию — на самые тяжелые работы: строительство дорог, валку и транспортировку леса, осушение болот, возделывание целины и тому подобное.

Хорошо себя зарекомендовав на работе и в быту, узник переводится во вторую категорию, где труд не столь тяжел.

Третья категория состоит из людей, нрав которых настолько смягчился от пребывания в первой категории, что они могут быть переданы в распоряжение колόнов [665] Колоны — земледельцы, свободные жители колоний. .

Наконец, исправившиеся и вновь обретшие утраченные на свободе моральные устои поселяются в тех же местах на предоставленном им клочке земли. Такие составляют четвертую категорию. Но, прежде чем человек в нее попадает, проходят долгие годы.

Отправляя впервые новичков на работу, им зачитывают правила, касающиеся неподчинения надзирателям, ссор и драк между собой, воровства, побегов и прочее, где указываются полагающиеся за все это наказания. Чтение завершается никому не известным отрывком из Кодекса, который производит впечатление разорвавшейся бомбы. Сами присяжные в суде, надо думать, не слышали об этом параграфе, значительно ухудшающем участь осужденных, так как он удваивает вынесенные сроки.

Вот он во всей своей красе:

«Каждый осужденный подвергается содержанию в исправительном заведении на время, равное присужденному ему сроку, если он был осужден менее чем на восемь лет,и на всю жизнь,если он был осужден на восемь лет и более».

Таким образом, приговоренный к пяти годам проводит в колонии десять лет. Осужденный на семь — четырнадцать, на восемь — всю жизнь. Каждая попытка к бегству карается новым сроком.

Помещенные в колонию на восемь лет и более составляют семьдесят пять процентов всех осужденных; осужденных менее чем на восемь лет — двадцать процентов. Фактически на приговоренных к вечному заключению приходится три четверти от общего числа пойманных преступников. Неудивительно, что в этих условиях попытки побегов, чаще неудачные, множатся и множатся. Трудно ждать покорности там, где нет надежды. С того самого дня, как преступник попадает на каторгу, у него в голове только одна мысль — свобода! Он превращается в дикого зверя в клетке, ищущего в ней любую щелку, чтобы ускользнуть. Он знает, что добровольно его отсюда уже не выпустят.

Легко себе представить состояние Поля, невинно приговоренного к ежедневной пытке. Он узнал, что наказание продляется еще на пять лет, и все его существо предалось мечте о свободе. С первой минуты у него в голове засела мысль бежать из этого ада. Она не отпускала юношу ни днем, ни ночью. Вскоре Поль, не выдержав, заговорил о побеге со своим соседом, номером 883-м, грубовато, но сердечно учившим новичка, как он говорил, уму-разуму.

Прежде всего 883-й спросил у ученика имя и представился сам.

— Меня зовут Жозеф, — сказал он, — но многие предпочитают имя Майпури. Этим прозвищем я обязан моей силе. Знаешь, что это за животное — майпури?

— Нет.

— Так называют тапира, самое сильное животное Гвианы и самое большое. Он как бык. Дикий зверь, живет в лесах и похож на небольшого слона без хобота. Не злой, но дразнить его нельзя — свирепеет. Как и я, впрочем.

Поль покивал головой.

— Ты неразговорчив, — заметил Жозеф-Майпури. — Что ж, я тебя понимаю. Ничего, привыкнешь!

— Никогда! — энергично воскликнул Поль.

— Ба! Все так говорят. Но скажи-ка, как ты оказался на работах?

Надо отметить, перемещенные лица никогда не говорят «каторга», «приговор», но предпочитают выражение «быть на работах». Это несет печать престижности и некий ореол [666] Ореол — здесь: почетная слава. мученичества.

Поль ответил:

— Меня обвинили в краже чековой книжки. Но я не виноват, клянусь.

— Ничего серьезного, — хмыкнул Майпури. — А я замочил свою маруху.

— Как вы сказали?

— Не говоришь на жаргоне? Ну и дела! — засмеялся гигант. — Я сказал, что убил жену. Так, сучка, ничего больше… Наставляла мне рога. Не хотел ее бить… боялся оплеухой размозжить башку… слишком я сильный. Думал, исправится… Втюрился, знаешь ли… Однажды здорово выпил, а пьяный я дурной… И застал ее с соседом… Давно уже подозревал. Ну и кровь бросилась в голову, все было в красном тумане… А тут еще топор оказался некстати… Я его и схватил, уж не помню как… И ударил ее, один-единственный раз ударил… и убил… Приговорили к двадцати годам. Пятнадцать лет назад это было, а сидеть еще все сорок… Но, знаешь, я никогда не воровал, никогда! Лучше отрубить себе руку.