Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Он оказался достаточно тяжелым. Бандит поднял его и поставил на стол между двух зажженных свечей. Откинув крышку, он не смог скрыть удивления.

Чугунок на три четверти был полон луидорами достоинством в двадцать четыре ливра. Содержимое вывалили на стол, и негодяи при виде кучи сверкающего золота взревели, выражая таким образом радость.

Фэнфэн поспешил пересчитать деньги и сказал:

— Теперь, когда кубышка у нас, надо «обчистить клоповник» (ограбить дом). Работайте внимательно, не торопитесь.

Чтобы не терять времени, разбойники вручную подкатили к дому самую большую телегу с оглоблями. В нее как попало побросали мебель, собранную четырьмя поколениями и стоившую целое состояние. Кроме того, сто пятьдесят пар постельного белья, более сотни мужских сорочек, половина из которых с жабо и кружевными манжетами, двести женских сорочек, полотенца, невероятное количество скатертей, чулок, обувь, мужскую и женскую одежду, драгоценности — четыре пары золотых часов, колье, цепочки, крестики, перстни, золотые серьги и несколько дорогих изделий из серебра. Были там также кубки, пряжки для чулочных подвязок и обуви, чашки, запонки и т. д. И наконец, кружева для чепцов, рубашек и манжет. За все это даже у скупщиков краденого можно было получить по меньшей мере пятнадцать тысяч ливров.

Фэнфэн нашел в чугунке ровно тысячу двести луидоров достоинством в двадцать четыре ливра, что составляло двадцать восемь тысяч восемьсот ливров.

Эту сумму, огромную по тем временам, когда само правительство и кредитные учреждения нуждались в наличных денежных средствах, Главарь уложил в полотняный мешок и запер в дорожную сумку.

Грабеж подходил к концу. Вскоре телега была забита до отказа. Фэнфэн приказал накрыть ее чехлом, на котором углем написал: «Военное продовольствие».

— Эскорт тоже военный, так что местные власти ничего не заподозрят, — усмехнулся он.

Вскоре зашла речь о том, что пора привести с конюшни трех лучших лошадей, запрячь их и уезжать. Но бандиты шумно запротестовали. От работы у них разыгрались волчий аппетит и адская жажда. Беспалый бросал людоедские взгляды на связку колбас, висевшую по соседству со свиным окороком фунтов на двадцать пять, к которому он принюхивался с жадностью охотничьего пса.

Поскольку вдова Лемэр была не в состоянии держаться на ногах, грабители заставили ее дочерей — старшую, Марию Магдалину, и младшую, Марию Викторию, готовить ужин.

Под грязную брань и непристойные речи бедным детям пришлось накрывать на стол в комнате, где покоилось тело их бабушки. Им даже не позволили поднять с пола мать и маленького брата, все еще стонавших так, что сердце разрывалось. Пытка закончилась лишь в половине первого ночи, когда подлые разбойники как следует набили желудки.

Главарь подал сигнал к отступлению, но прежде велел связать вдову Лемэр и ее троих детей, чтобы банда могла спокойно уйти подальше.

Несчастные жертвы думали, что, когда подойдет к концу эта ужасная драма, они смогут наконец вволю оплакать своих мертвецов. Но, видно, им суждено было до конца испить чашу страданий и претерпеть все унижения. Уходя одним из последних, Рыжий из Оно вдруг вспомнил о своем аресте и, охваченный яростью, выхватил саблю, бросился к кровати, где лежало тело вдовы Белье, проткнул его насквозь и затем стал с бешенством колоть, выкрикивая:

— Вот тебе! Вот тебе! Старая шлюха! Я не успел перерезать тебе глотку при жизни, так отомщу хоть после смерти! [1346] Какими бы чудовищными ни казались эти подробности, они — исторический факт. (Примеч. авт.) А вам, чертовки, повезло, что сегодня командую не я, иначе вместо трех мертвецов завтра в Гранж-Сен-Пер хоронили бы семерых.

В половине первого ночи банда ушла, увозя телегу, груженную награбленной добычей. Разбойники не скрываясь пересекли Этамп и выехали на дорогу, ведущую в Париж, где Главарь рассчитывал выгодно продать домашнюю утварь, одежду, а также драгоценности.

Спустя полчаса после того, как последние дома скрылись из виду, Фэнфэн передал командование Рыжему из Оно и приказал, сбыв награбленное, как можно скорее вернуться в Гедревиль-Базош.

Лейтенант пообещал поторопиться, а Фэнфэн с Кривым из Мана и Жаном Лодочником, которых ранили братья Белье, повернули коней назад.

Втроем они вернулись к Этампу и, объехав город стороной, оказались в Сакласе, откуда добрались до Антони, а там уж и до леса Ла-Мюэт.

Вся экспедиция заняла не больше двадцати часов.

Увы, этому страшному преступлению не суждено было стать последним!

В своем письме к аббату Фарронвилю Фэнфэн назначил неделю для выплаты ста тысяч ливров — выкупа за дам де Ружмон.

Через двенадцать часов этот короткий срок истекал.

В течение всей прошедшей недели дряхлый больной старик, терзаемый смертельной тоской, ждал вестей от виконта де Монвиля.

Вскоре надежда, которая вспыхнула в его сердце после благородного предложения хозяина замка Жуи, сменилась все возраставшим отчаянием.

Дни шли, часы летели, и владелец Фарронвиля, прикованный к постели и терзаемый моральными и физическими муками, с ужасом ощущал приближение роковой минуты.

— Боже мой! Я слишком долго жил на этом свете, — время от времени шептал старик с дрожью в голосе, думая о несчастных пленницах, уже давно находившихся во власти бандитов, о грязной развращенности и лютой жестокости которых аббат был наслышан.

В сотый, в тысячный раз призывал он к себе Любена. Верный слуга, постаревший от горя на десять лет, прибегал на его зов с красными от слез глазами и скорбным лицом.

— Ничего нового, Любен?

— Увы! Ничего, господин шевалье.

— Ведь это должно быть сегодня, не так ли?

— Да, хозяин. Сегодня вечером будет восьмой день.

— И опять ничего. Ни письма, ни гонца.

— Не будем терять надежды, господин шевалье, — мягко и убедительно, словно обращаясь к больному, говорил добрый человек. — Господин виконт обещал, значит, он сдержит слово.

— Ты думаешь? — каждый раз спрашивал старик.

— Я в этом уверен, — неизменно повторял Любен, хотя в глубине души надеялся не больше, чем хозяин. — Я с самого утра не отхожу от окна башни, все смотрю, не едет ли он. Если господин шевалье позволит, я опять займу свой пост.

— Иди, друг мой. И дай Бог, чтобы ты поскорей вернулся, принося конец моим мучениям.

Любен едва успел дойти до башни, как снова прибежал, задыхаясь, с выражением несказанной радости на изможденном лице. Тут же раздался знакомый скрежет цепей подъемного моста.

— Господин шевалье, это он.

— Виконт?

— Он самый, в сопровождении человека в ливрее. Они скачут во весь опор. Я велел опустить мост.

Быстрые шаги и звон шпор уже раздавались на большой каменной лестнице. Слуга аббата открыл дверь.