Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

Его радушно встретили, предложили выпивки и еды, и сыщик принялся есть с видом человека, у которого от длительного воздержания разыгрался недюжинный аппетит. Старика заставили снова рассказать о себе — осторожность не помешает, даже если пришелец знает пароль поджигателей. Некоторые разбойники были недовольны легкостью, с которой незнакомца допустили в банду.

Рыжий из Оно тихо заметил группе соратников, что следовало бы посоветоваться с Главарем, прежде чем принимать старого бродягу. Фэнфэн не так доверчив, и Кривому из Жуи, Коту Готье и Жаку Наставнику, которые привели нового человека, могло здорово влететь. Сам Рыжий умывал руки — он не участвовал в экспедиции и не собирался взваливать на себя ответственность за других.

Старый оборванец тем временем пил и ел, не заботясь о разногласиях, причиной которых невольно стал.

Устремив благодушный взор на ароматное блюдо рагу, он, казалось, думал лишь о том, как бы набить брюхо, но на самом деле внимательно прислушивался. Он уловил скрежет отпираемых засовов и замков, лязг металлических дверей, звон монет и подумал: «Прячут сундук с выкупом за дам де Ружмон!»

Он уже покончил с едой и, как всякий наевшийся до отвала оборванец, громко рыгнул, вызвав веселье присутствующих.

Вдруг на его плечо опустилась рука. Обернувшись, Лесерф увидел жалкого на вид старика с длинной патриархальной бородой, седыми волосами до плеч и светло-серыми, необыкновенно проницательными глазами.

Обладая удивительными способностями, присущими прирожденным сыщикам, — острым зрением и отличной памятью на лица, даже увиденные мельком, — Лесерф тут же вспомнил эту физиономию.

«Где-то я уже встречал этого старейшину преступного мира, — задумался парижский агент. — 1785 год, кладбище Монлери. Один из сообщников Наседки, я допрашивал его, а на следующий день он бежал. Его зовут… Ага, вспомнил!»

— Скажи, малыш, — произнес старик, — сдается, до каторги ты работал с Мельником… С великим и знаменитым Мельником?

Мнимому оборванцу можно было дать не меньше шестидесяти лет, а старику — все девяносто, так что обращение «малыш» никого не удивило.

— Ну да, папаша Элуи. Он был моим Хозяином.

— Да ты меня знаешь! — воскликнул зычным для его возраста голосом удивленный старец.

— А как же, черт побери! Раз уж я тебя называю по имени…

— Ты кто таков будешь? Что-то не знакома мне твоя физиономия.

— Меня прозвали Невезучий, такова моя кличка «на болоте», среди своих.

— Невезучий? Совсем такого не помню, — заявил папаша Элуи после минутного раздумья.

— Да я-то был обычным оборванцем, а ты, можно сказать, самый известный в банде! Никто не умел так поджаривать, как ты.

— Хм! Это точно! Когда-то и мы были не лыком шиты, — добродушно ответил папаша Элуи. Чувствовалось, что слова пришельца польстили самолюбию этого изверга и бандита. — Мы тогда горазды были на разные выдумки.

— Этому делу я научился у тебя. Ты говорил нам, «зеленым» (новичкам в воровском деле): «Когда огонь лижет ляжки, а какой-нибудь олух все не желает расставаться со своими деньжатами, вытащите его из костра, воткните поглубже в ступни железную вилку и помаленьку подогревайте. Уж что-что, а это развяжет ему язык!»

— И впрямь, все, что ты говоришь, — чистая правда! В мое времечко, при добром короле Людовике XV, так и делали. Я сам придумал эту штуку. Давняя история… Все это идет еще с наших времен.

Пока все складывалось как нельзя лучше. Удача и случай пришли на помощь Лесерфу. Можно было подумать, что папаша Элуи полностью удовлетворен его ответами, и менее опытный человек, чем Матиас Лесерф, уже торжествовал бы победу. Однако немалый жизненный опыт, особые свойства натуры и, если можно так выразиться, «профессиональный инстинкт» заставляли бывалого преступника сомневаться, и папаша Элуи продолжил отеческим тоном, словно не придавал большого значения своему вопросу:

— Слушай, малыш! Раз ты работал с Мельником, так это уж больше двадцати лет будет. Стало быть, должен знать «каленое седло» (знак огня).

— О чем ты? — равнодушно отозвался Невезучий, смакуя содержимое оловянной кружки. — Об этом, что ли?

И, растопырив указательный и средний пальцы так, что получилась буква V, провел ими по груди справа налево, затем поднес их к носу, словно собираясь сжать ноздри.

— Ну и ну! Вот это сильно, вот это дело! — воскликнул папаша Элуи, разразившись дребезжащим хохотом. — А ты свой, точно свой! Больше уж никто на «болоте» не сможет так сделать! Слыхали, молокососы!

Молокососы — это Большой Драгун, Винсент Бочар, Однорукий, которому после первого монгонского похода Батист ампутировал конечность, Жан Лодочник и Кривой из Мана, вернувшийся из Гранж-Сен-Пер с отрубленным ухом, Драгун из Рувре и многие другие. Папаша Элуи считался старейшиной банды, и ему было позволено действовать и высказываться как заблагорассудится.

— Раз уж ты умеешь делать «седло Мельника», ты — мой брат, и я отвечаю за тебя.

— Знак Наседки тоже знаю, но вот знак великого Фэнфэна… С тех пор как я вышел с каторги, некому было меня научить.

— Я покажу его тебе, Невезучий.

— Смотри сам, старина.

Мудреное и запутанное выяснение «происхождения» незнакомца мало-помалу усыпило бдительность разбойников, в которых Рыжий из Оно попытался было пробудить подозрения. В новичке уже видели собрата, и все благодаря точным ответам, которые совершенно удовлетворили папашу Элуи, самого хитрого в банде.

Самозванец Невезучий, получив необходимые сведения, уж собирался выйти наружу. Но время шло, а бродяги все пировали и, похоже, не собирались покидать подземелье. Лесерф понял, что сможет исчезнуть незаметно, не вызывая подозрений, только по прошествии ночи.

Значит, ему тоже придется остаться в логове разбойников. Такая перспектива не очень страшила его, в особенности после того, как ему удалось полностью рассеять сомнения папаши Элуи. Но в глубине души Лесерф был не спокоен, помня о том, что еще не предстал пред хозяйские очи.

Каким был этот ужасный Фэнфэн, этот великолепный Главарь, перед которым дрожали жители целой области, о котором даже члены банды говорили уважительно и с опаской?

Окажется ли он более прозорливым, чем его подчиненные? Будет ли достаточно нескольких фраз на воровском наречии, знания пароля и условных знаков, чтобы усыпить его бдительность? А если нет, что станет со смельчаком, который отважно проник туда, где опаснее, чем в логове тигра?

Думая об этом, Матиас Лесерф почувствовал озноб, и легкая испарина выступила на висках. Но было поздно мучиться сомнениями, времени на размышления не оставалось. Как часто случается в жизни, предчувствие, посещающее человека накануне серьезных событий, подсказывало Лесерфу, что опасный вожак вот-вот появится. Этому предчувствию вскоре суждено было сбыться.