Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

— Еще несколько минут, и мы окажемся среди облаков…

— Избавимся хотя бы на время от преследующих нас псов.

— Иначе говоря, от аэростатов, которые несутся с огромной скоростью благодаря исправно работающим винтам. Вы любите употреблять метафоры. Лично мне больше понравился бы фунт ростбифа с пинтой [1441] Пинта — англо-американская мера жидкостей; в США пинта составляет 0,47 литра. пива.

— Вы, оказывается, гурман!

— Да, гурман, и, кстати, любознательный.

— Кстати?

— Мне не дает покоя один вопрос. Я задавал его вам раз десять или двадцать, но так и не получил ответа. Странное дело, как только возникал подходящий случай спросить вас, что-то обязательно мешало, и я откладывал наш разговор в долгий ящик.

— Так спрашивайте!

— Для чего, черт возьми, вам кожаная сумка с никелированными застежками, которую вы всегда носите с собой, никогда не открываете и бережете как зеницу ока? Если мой вопрос слишком нескромен, так и скажите, и мы раз и навсегда оставим эту тему.

— Нет, Дикки, в вашем вопросе нет ничего бестактного. В этой маленькой сумке, удобной настолько, что кажется слившейся со мной, содержится все мое состояние. Что же касается остального багажа, то он остался у хозяина гостиницы, которому я не смог заплатить. Бог с ним! Итак, прежде всего, в сумке лежит зубная щетка.

— Оказывается, вы — опытный путешественник! С зубной щеткой и парой воротничков можно объехать вокруг света.

— Кроме зубной щетки, там еще находятся два воротничка.

— Одолжите мне один, когда мы снова окажемся в обществе.

— Я вам его подарю.

— Благодарю вас, о, благороднейший из друзей!

Между тем Жан Рено неторопливо открыл сумку и достал из нее продолговатую коробочку.

— У меня в сумке лежит еще и это.

Коробочка содержала тщательно завернутый в вату никелированный прибор странной формы. Он походил на миниатюрный граммофон размером от двенадцати до пятнадцати сантиметров. Это ювелирное изделие имело крошечный рупор с маленьким диаметром раструба, под которым блестело такое же крошечное, не больше пятифранковой монеты, металлическое зеркальце. Жан Рено нажал на скрытую пружину, и зеркало завертелось с головокружительной быстротой. Затем он нажал на другую пружину — зеркало перестало вращаться, и из рупора донесся низкий продолжительный звук, похожий на дрожание струны виолончели.

— Какое чудо! — воскликнул заинтересованный репортер, в то же время не отрываясь от управления дирижаблем. — Что это? Для чего предназначено?

— У моего прибора пока только рабочее название. Оно слишком длинное и сложное, но зато прекрасно объясняет его назначение. Я называю свое изобретение гелиофонодинамиком.

— Так вы изобретатель?

— Да.

— Естественно, это открытие относится к разряду выдающихся, поскольку его автор — вы, my dear Johnny.

— Если бы мой прибор оказался в руках нечестного человека, последствия были бы ужасны. Говоря откровенно, это могло бы обернуться катастрофой. Что же касается меня, то я использую его на благо человечества. Теперь в случае моей смерти вы станете единственным, кто знает тайну этого изобретения. Вы даже не можете представить, что я имею в виду. Нет, не пытайтесь угадать. Речь идет о всемогуществе! Как в плохом, так и в хорошем смысле этого слова. Выбор должен сделать человек.

— Вы меня заинтриговали. У меня уже начинает возникать навязчивая идея. Можно даже сказать, болезненное ощущение.

— Понимаю! Дикки, друг мой, я посвящу вас в тайну прибора, как только мы приземлимся. Ах да! Нужно сказать, что существуют еще два футляра. Они сделаны из хрусталя и закрыты завинчивающейся крышкой. Внутри содержатся гранулы микроскопических размеров — почти невидимые частицы некоего вещества. Вы увидите… молнию в форме пылинок! Я дам вам ключ к знакам и словам формул, записанных в тетради, и тогда вам все станет ясно.

— Вы необыкновенный человек, Джонни. Я совсем не знал вас, даже не подозревал ничего подобного. Меня в самом деле восхищает ваше доверие, и я горжусь дружбой с таким человеком, как вы. И потом… Что? Больше ничего? Света не будет? Белые сумерки?

Внезапно в кабине «ИНСТЕНТЕЙНЬЕС» стало темнее, свет сделался каким-то тусклым, а затем и вовсе померк. Сквозь мглу не проникал ни единый лучик света. Казалось, друзья оказались в клетке из матового стекла. Оба дирижабля окунулись в море испарений, затопивших, а лучше сказать, поглотивших их.

— Вот и облака, — сказал Жан Рено, закрывая сумку. — Хуже, чем туманным днем в Лондоне. Дикки, я вас не вижу.

— Я сам вижу с трудом кончики пальцев и руль. Испарения окутывают нас, словно пух.

— Вы верно выразились, назвав это белыми сумерками.

— Ну и рожи же будут у этих поганых псов!

— Нам бы несколько часов продержаться!

— Да, до ночи. Тогда мы могли бы попробовать спуститься.

— Кстати, что нам делать с пленником?

— Он послушно следует за нами на якорном тросе. Думаю, будет полезно подтянуть его к «ИНСТЕНТЕЙНЬЕС».

— Но каким образом?

— Очень просто: надо обвязать якорный трос вокруг приводного вала. С тех пор как два наших винта неподвижны, появился большой излишек силы, поэтому пленный аэростат сможет без труда приблизиться к нам.

— Господи! Как же раздражает движение вслепую сквозь непроницаемую пелену, что превращает все вокруг в какую-то вату! От нее глаза устают больше, чем от пещерной тьмы. Мы поднимаемся или опускаемся? Летим вперед или назад? Продолжается ли ураган? Хотелось бы получить ответы на все эти вопросы!

Между тем якорный трос быстро намотался на трансмиссионный вал, заменивший лебедку. Постепенно Дикки стал уменьшать скорость дирижабля. Наконец он почувствовал небольшое сопротивление, а затем — легкий толчок.

— Есть! — радостно воскликнул репортер. — Теперь, когда оба аэростата прижаты друг к другу, мы могли бы посмотреть, что творится у соседей.

— Остается лишь ждать, пока мгла рассеется.

В белом безмолвии медленно текли минуты. Тишина преследовала и страшно надоедала, давила на глаза и уши, притупляла ум и омрачала душу, делала тело тяжелым и безвольным. Скоро друзья стали испытывать муки голода. Как ни странно, они готовы были благословить это новое испытание, вырвавшее их из состояния отупения. Более двадцати часов молодые люди ничего не ели.

— Черт побери! — сказал Жан Рено, скрытый от Дикки густыми парами. — Этот внезапный голод — настоящее мучение. Но зато он порядком встряхнул меня.

— Да, иногда неприятности могут сослужить хорошую службу, — послышался приглушенный голос репортера, находившегося в эту минуту у руля. — Однако хватит вкушать прелести страданий, лучше поищем что-нибудь поесть.

Чтобы иметь возможность свободно перемещаться по дирижаблю, Дикки закрыл кран распределителя газа, и двигатель тотчас заглох. Дабы не привлекать внимание врагов, репортер не стал зажигать свет и проник в складское помещение на ощупь. Внутри он нашел бутылку шерри, твердый, как кирпич, бисквит и банку мясных консервов. Дикки откупорил бутылку, понюхал и протянул ее вместе с куском бисквита Жану Рено.