Генри Хаггард - Земля теней

Плечи мистера Левинджера беспокойно шевельнулись, но он так и не повернулся к ней.

– Боюсь, что и я не смогу просветить вас, Джоанна, относительно подробностей, но умоляю – не огорчайтесь, ибо вы менее всего ответственны за свое несчастное положение.

– Грехи отцов падут на детей! – довольно метко заметила Джоанна. – Впрочем, у меня нет права судить кого бы то ни было.

– Как я уже сказал, – продолжал мистер Левинджер, не обращая внимания на ее реплику, – я не в состоянии сообщить вам какие-либо подробности или даже сообщить имя вашего отца, поскольку тем самым я нарушил бы священную клятву и честное слово.

– Какую клятву и какое слово, сэр?

Немного поколебавшись, мистер Левинджер ответил:

– Я не могу предать доверие твоего отца и нарушить слово, данное ему.

– Означает ли это, сэр, что отец, давший мне жизнь и приведший меня в этот мир, где мне суждено терпеть одни лишь насмешки, заставил вас пообещать, что вы никогда не назовете мне его имя, даже после его смерти? Мне жаль это слышать, поскольку теперь я буду думать о нем еще хуже, чем раньше. Отец или не отец – но он трус, да такой, что я с трудом могу себе представить подобную степень трусости.

– Дело было весьма щекотливым, Джоанна. Понимаю, вам нужны доказательства – но разве не лучшее доказательство то, что я не называю его имени, хотя мне было бы нетрудно солгать вам и назвать вымышленное имя?

– Вы правы, сэр, это не слишком трудно – но было бы неловко, если бы рано или поздно я узнала, что это ложь.

– Не будем спорить о нравственной стороне подобного решения, за которое он сам решил нести ответственность, – несколько раздраженно возвысил голос мистер Левинджер. – Как я уже сказал, ваш отец решил, что будет лучше, если вы никогда не узнаете его имени и любых других сведений о нем, кроме того, что он был благородного происхождения. Я полагаю, им руководила не трусость, а уважение к правам и чувствам тех, кто остался жить после него.

– А разве у меня нет прав и чувств – и разве я не осталась после него, сэр? – горько усмехнулась Джоанна. – Удивительно ли, что я, не имевшая даже матери, хотела бы знать, кем был мой отец? Разве он не мог предвидеть, что я этого захочу? Разве недостаточно того, что он бросил меня, что меня воспитали чужие люди? Я росла в доме пьяницы, меня воспитывала грубая и жестокая женщина, которая меня ненавидит и хочет видеть такой же подлой и хитрой, как она сама. Меня не научили даже молиться в детстве, меня никто не старался отвратить от зла, когда я выросла. Почему же отец отказался назвать свое имя или хотя бы сообщить, из какой семьи я происхожу? Повторяю, у меня нет права судить – но все же мне кажется, что мало кто поступил так подло и жестоко с маленькой девочкой, как мой отец – со мной. Жив он или мертв – я верю, что однажды ему придется ответить за это, ибо где-то выше есть справедливость – и она для всех!

Джоанна видела лишь его спину и затылок

Внезапно мистер Левинджер обернулся, и Джоанна увидела, что лицо его сильно побледнело, словно от страха или гнева, а темные глаза лихорадочно блестят.

– Вы злая девушка! – тихо сказал он. – Разве не стыдно вам проклинать собственного отца, своего уже мертвого отца? Разве вы не понимаете, что слова ваши могут быть услышаны – да, даже за пределами этого мира! – и способны навлечь на его душу бесконечную печаль? Даже если он обидел вас, вы должны его уважать, ибо он дал вам жизнь!

– Уважать его, сэр? Уважать человека, который бросил меня и оставил даже без честного имени, втоптав меня в грязь? О, это не тот отец, о котором говорит Библия. Вы говорите, он мертв – так как же мои слова могут тронуть мертвеца? Но даже если бы и тронули – разве они причинят ему больше вреда, где бы он ни был, чем тот вред, который он причинил мне? О, вы не понимаете… Я могла бы простить ему все, но я не могу простить того, что он заставил меня прожить целую жизнь, даже не зная его имени. Оставь он мне хоть одно доброе слово или короткое письмо – я бы, наверное, даже любила его, хоть и никогда не видела. Но теперь – я его ненавижу и надеюсь, что он об этом узнает!

Пока Джоанна говорила, мистер Левинджер вновь отвернулся к окну, словно был не в силах противостоять праведному негодованию, сверкавшему в этих прекрасных глазах.

– Джоанна Хейст! – тихо и с усилием произнес он. – Если вы собираетесь разговаривать в таком тоне, нам лучше закончить нашу беседу, так как она причиняет мне боль. Скажу лишь одно: если вы хотите получить от меня какие-то сведения о своем отце – вы их не получите.

– Я сказала все, что хотела, сэр, и не стану больше ни о чем вас спрашивать. Тем не менее я верю, что истина когда-нибудь выйдет на свет. Эту тайну, кроме вас, могут знать и другие – а кроме того, у моего отца, возможно, все-таки оставалась совесть. Говорят, перед смертью люди иначе смотрят на прожитую жизнь – возможно, и с ним произошло нечто подобное. Вопрос же я задам вам всего один, самый последний, и вы, быть может, будете столь любезны, что ответите на него: вы знали моего отца, полагаю, что знали и мать, хоть она и умерла двадцать лет назад. Как она умерла, сэр? Я слышала, что она утонула – но больше мне никто ничего сказать не мог.

– Вашу мать нашли мертвой у подножия утеса напротив болот. Как она туда попала – неизвестно, тогда все решили, что она заплутала в темноте и сорвалась с обрыва. Слухи о том, что она утонула, возникли потому, что ее нашли во время прилива на мелководье, но медицинское освидетельствование показало, что смерть наступила в результате падения, а не утопления.

– О, бедная мама! – вздохнула Джоанна. – Ей не везло всю жизнь, и смерть, наверное, стала для нее избавлением – а для кого-то и хорошей новостью. Об одном лишь я жалею – что меня не было у нее на руках, когда она сорвалась с утеса. Что ж, теперь перейдем к делу, по которому вы хотели меня видеть.

– Да, к делу…. – откликнулся мистер Левинджер с вымученным смешком. – После столь бурной беседы даже разговор о делах способен успокоить… хотя и в нем есть неприятная сторона. Джоанна, вы, должно быть, знаете, что ваш родитель, которого вы так усердно проклинаете, и чьим агентом я был долгие годы, оставил меня кем-то вроде вашего опекуна – он доверил мне определенную сумму денег, которая должна была пойти на ваше образование и дальнейшую жизнь. Условие он поставил лишь одно: вы не должны были получить воспитание и образование леди, так как он не думал (неважно, прав он был или ошибался), что это пойдет вам на пользу. Я старался следовать его указаниям, как мог, и вы получили, так скажем, среднее образование. Теперь мне кажется, что лучше было бы строже следовать инструкциям, ибо, насколько я могу судить, результатом вашего обучения стало ваше растущее недовольство своим положением и окружением. Однако теперь это уже неважно, поскольку отпущенные средства почти исчерпаны, а вы – совершеннолетняя. Я хотел бы сделать последнее, что в моих силах, и устроить ваше будущее – если и не счастливое, то благополучное. Вы, вероятно, не понимаете, к чему я клоню – я объясню. Насколько я знаю, один очень достойный фермер, мой арендатор и крупный землевладелец – я имею в виду мистера Сэмюэла Рока – хочет на вас жениться. Это так?