Егор Иванов - Вместе с Россией

Мезенцев недолго раздумывал. Жандармский сыск ему претил. Он знал, что если даст ход делу, то в дивизион нагрянут следователи военной прокуратуры, чины охранного ведомства и контрразведки, соберут военно-полевой суд, и Василий Медведев, как большевик, будет повешен. Мезенцев не хотел этого. Он решил отложить свое решение до окончания большого боя. Авось что-нибудь и прояснится…

К полудню следующего дня артиллерийская подготовка наступления была закончена. Но полного отбоя или команды перенести огонь в глубь вражеских позиций Мезенцев не получал. Его гаубицы продолжали бросать редкие снаряды по блиндажам германцев, изредка посыпая окопы шрапнелями. Неприятель огрызался из-за второй линии.

Генералам Ставки и штаба фронта не удалось обогнать распутицу. Она пришла того же 19-го числа и залила водой все низкие места, окопы, блиндажи, ходы сообщений… Целая дивизия, брошенная в наступление на участке Мезенцева, с полудня до 15 часов лежала в воде, пока прапорщики и унтер-офицеры не подняли свои отделения в атаку. Неподавленные пулеметы противника губительным огнем поливали русских солдат. Артиллерия пробила слишком мало проходов в проволочных заграждениях, и противник успел пристрелять пулеметами эти «дефиле смерти». Первая атака захлебнулась…

Мезенцев забыл о доносе на Медведева. Боевая работа захватила его целиком. Он видел, как слаженно действует весь оркестр его дивизиона, и словно горячая волна несла его все эти дни.

20-го войска 5-го корпуса повторили свой штурм. Весь день и половину ночи велась артиллерийская подготовка.

Ночная атака 10-й и 7-й дивизий удалась. Войска легко ворвались в окопы противника, в штыковом бою прошли три их линии. От командующего Западным фронтом генерала Эверта пришел приказ: «Укрепиться, окопаться на захваченных участках и удержаться во что бы то ни стало».

Между тем весна повсюду вступала в свои права. Низкая местность превратилась в сплошное болото. Окопы залило водой, они стали не укрытием, а гибелью. Солдаты устраивали брустверы из трупов. Мокрые насквозь люди начинали замерзать.

Грунтовые дороги превратились в потоки грязи. Военным транспортам начинала грозить катастрофа. Наконец поступил приказ вывести людей на сухие места…

В первый день операции генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович выслал к озеру Нарочь одного из своих адъютантов, полковника Гриппенберга. Полковник оказался деловым человеком и хорошим знатоком артиллерийской науки. Он побывал во всех артиллерийских подразделениях и собрал обширный материал. В своем докладе великому князю Гриппенберг нарисовал жуткую картину хода мартовской операции. Хотя основная задача — отвлечь крупные силы германцев с Западного фронта и была выполнена (Фалькенгайн перебросил от Вердена к озеру Нарочь пять дивизий для удерживания фронта), но наступление велось крайне неудачно и провалилось. Причины неудачи полковник видел в глубоко порочных принципах русского высшего командования.

Сергей Михайлович немедленно выехал с начальником Упарта и ближайшими сотрудниками в штаб Западного фронта, чтобы провести там совещание с высшими артиллерийскими и воинскими начальниками, принимавшими участие в боях у Нарочи. Вызван был в Минск и Мезенцев…

Перед поездкой полковник решил привести в порядок свои бумаги. Он наткнулся в них на потертый экземпляр «Социал-демократа» и листовку. Мезенцев совсем забыл об инциденте и теперь с любопытством уставился на листки.

«…Народ ждет, что вы исполните свой долг и вместе с ним сметете позорное иго царской власти. Рабочий класс твердо верит, что армия и флот выступят с ним рука об руку в борьбе за волю, равенство и братство, за демократическую республику. Единение революционной армии с революционным пролетариатом и всем народом — вот залог победы…» — прочитал Мезенцев в листовке и задумался.

«Ну их к черту, жандармов! — решил артиллерист. — С ними только свяжись!..»

Он приказал вызвать Медведева. Когда солдат вошел и ординарец закрыл за ним дверь, полковник повернулся к вошедшему:

— Бомбардир! Расскажи мне, как был убит телефонист Сударьков? — спросил он Василия. Тот никак не мог понять, почему командир задает ему такой вопрос, — ведь это случилось дней десять назад, когда тяжелый снаряд неприятеля прямым попаданием ударил в блиндаж наблюдательного пункта дивизиона. В это время там находился прапорщик — корректировщик огня и телефонист. Весь дивизион, включая и командира, знал, что от НП осталась только глубокая воронка…

Медведев четко доложил полковнику все, что требовалось. Он недоумевал, зачем его вызвали, и не скрыл этого.

— Сейчас поймешь, бомбардир! — сказал Мезенцев. Быстрым движением он выложил на стол улики.

— Твои бумаги? — грозно спросил командир.

Медведев молчал, но твердого взгляда темных глаз не отводил. Полковник не видел в его лице страха или нерешительности.

— Еще раз спрашиваю, твои бумаги?! — так же грозно рявкнул Мезенцев.

— Не могу знать! — четко ответил бомбардир. Его взгляд был по-прежнему тверд и открыт.

«Смелый парень! — подумал одобрительно офицер. — И порядочный… Такой не подведет!»

Вслух Мезенцев лишь сказал коротко:

— За нахождение у солдата революционных листовок полагается расстрел! Ты это знаешь?

Большевик молчал.

Полковник подошел к печке, минуту молча смотрел на пламя, повернувшись спиной к солдату. Василий стоял недвижим. Потом Мезенцев смял бумаги в горсти и бросил их в огонь. Газета от жара развернулась. В золотисто-багровых отблесках полковник снова прочитал: «Социал-демократ».

«Как птица Феникс!» — промелькнуло в мозгу у Александра.

Не поворачиваясь к солдату, чтобы тот не заметил на лице своего командира малейших признаков нерешительности или нетвердости, которые он считал самыми худшими качествами офицера, Мезенцев негромко сказал:

— В другой раз не попадайся! Кругом марш!

На северо-запад от Лондона, милях в десяти от загородной резиденции английских премьеров — Чекерса, находится еще одно поместье, широко известное своими художественными коллекциями. Двухэтажный дворец с мансардами и башенками, двумя флигелями, построен в середине прошлого века в стиле французского шато XVIII века. Часть английского ландшафтного парка перед его фасадом превращена в некое подобие сада Тюильри с подстриженными кустами и фонтаном. Внутри дворец наполняют уникальные собрания мебели, картин, фарфора, книг, самые ценные экземпляры которых восходят к эпохе французского Ренессанса. Владеет всем этим банкирская семья, влияние которой на политику Англии, а может быть, и всего тогдашнего мира, было несравненно значительнее, чем любого британского премьера или всего кабинета его величества Георга V.