Егор Иванов - Вместе с Россией

За считанные дни Палеолог побывал во всех самых известных салонах и даже у графини Кляйнмихель, где его особенно интересовало, как ведут себя теперь барон Розен, князь Мещерский и министр Щегловитов, всегда проповедовавшие соглашение с германским императором. Оказалось, что крайне правые и немецкая партия, дух которой был особенно силен в салоне графини, потрясена нападением германизма на Сербию и славянство. Спасти Сербию и наказать германизм — вот единый дух салонов. А то, что при этом следует и кое-что прихватить из чужого, например турецкого, владения, — это уже вопрос второй, к благородному негодованию не относящийся.

Сегодня, направляясь на виллу «Александрия» для аудиенции, которую ему устроил Сазонов, а после этого во дворце Знаменки, где находился пока верховный главнокомандующий, посол хотел как бы подвести итог своим наблюдениям и сообщить в Париж президенту и другу Пуанкаре о том, как блестяще он выполняет в Петербурге его поручение.

В сопровождении церемониймейстера господин посол прибыл на придворной яхте «Стрела» к причалу Петергофа. Его уже ожидала карета с адъютантом императора и скороходом в пышных одеждах XVIII века. Утомленный качкой, посол втиснулся в карету, и резвые кони понесли его к «Александрии».

Летний дворец русского царя утопал в цветах. Перед ним расстилалась гладь Финского залива.

Посол важно проследовал в приемную, ведомый скороходом и церемониймейстером. Адъютант его величества пошел доложить о министре союзной державы, но что-то долго не возвращался. Потом, несколько смущенный, вернулся в гостиную и попросил господина посла несколько подождать. Поговорили о нынешнем отъезде его высочества великого князя в Ставку, о том, как четко, минута в минуту, идут воинские эшелоны со всей России на запад, туда, где собирается под знаменами русская армия.

Через несколько минут, показавшихся Палеологу часами — так он хотел скорее увидеть императора, — посла пригласили в кабинет царя.

Николай Романов был в походной форме. Он стоял у окна, потирал себе висок, словно мучимый мигренью.

Посол почтительно поклонился монарху и ждал, что его пригласят сесть. Но царь словно забыл о кожаных креслах, стоящих в кабинете, и продолжал стоять. Послу тоже пришлось стоять.

— Я хотел, — негромко говорит Николай, — выразить вам свое удовлетворение позицией Франции. Показав себя столь верной союзницей, ваша страна дала миру незабвенный пример патриотизма и лояльности. Прошу вас, господин посол, передать правительству Франции и особенно моему другу президенту сердечную благодарность…

«Неужели это все, ради чего я качался на яхте и ждал в приемной?..» — недовольно думает посол, но с умилением старого дипломата льстивым голосом произносит ответную речь.

— Правительство республики будет очень тронуто благодарностью вашего величества, — начинает Палеолог, заведомо зная, что российский самодержец терпеть не может даже слово «республика». Но посол подчеркивает именно его и продолжает, искусно придавая голосу волнение, которого вовсе не испытывает. — Мое правительство заслужило ее тою быстротой и решительностью, с которыми выполнило союзнический долг, когда убедилось, что дело мира погублено…

Палеолог хорошо знает, что произносит лживые и пустые слова, поскольку Франция еще никакого своего союзнического долга не выполнила, а, наоборот, делала и делает все, чтобы заставить Россию осуществить тот план военных действий, который будет выгоден Франции и совсем невыгоден России.

— В роковой день, когда бессовестный враг объявил войну России, — патетически восклицает посол, — мое правительство не колебалось ни единого мгновения…

— Я знаю, знаю… Я всегда верил слову Франции… — перебивает посла Николай. Подбирая слова, царь медленно и задумчиво выражает надежду, что соединенной мощью Антанты через три-четыре месяца Срединные империи будут повержены.

Палеолог согласен с государем, но искусно переводит разговор на опасности, которые угрожают Франции. Немцы еще не начали наступление на Париж, они топчутся в Люксембурге и застряли у фортов Льежа в Бельгии, но посол не жалеет усилий, чтобы толкнуть неотмобилизованную русскую армию на крепости Восточной Пруссии и Торн, дабы оттянуть германские корпуса на восток.

— Какой ужасной опасности подвергнется Франция в первые же дни войны, — закатывает глаза посол. — Французской армии придется выдержать страшный натиск двадцати пяти германских корпусов… Я умоляю ваше величество предписать вашим войскам перейти в немедленное наступление, иначе французская армия будет раздавлена. Тогда вся масса германцев обратится против России.

— Милый посол, не волнуйтесь так, — отвечает на паническую тираду Палеолога Николай. — Как только закончится мобилизация, я дам приказ идти вперед. Мои войска рвутся в бой. Наступление будет вестись со всею возможной силой. Вы, впрочем, знаете, что великий князь Николай Николаевич обладает необычайной энергией…

Посол доволен. Он получил заверения самодержца, о которых сегодня же сообщит шифрованной телеграммой в Париж. Кроме того, он имеет основание говорить об этом во всех салонах. Результат неплохой, и Палеолог с удовольствием болтает еще о том о сем. Николаю беседа не доставляет особенного удовольствия, но он поддерживает ее, демонстрируя свои знания военной техники, наличного состава германской и австро-венгерской армий, позиций Турции и Италии…

Неожиданно Николай замолкает, нерешительно мнется и вдруг заключает посла в объятия.

— Господин посол, позвольте в вашем лице обнять мою дорогую и славную Францию.

Так же внезапно царь отпускает посла, и Палеологу становится ясно, что аудиенция окончена.

С чувством исполненного долга покинул Палеолог царскую виллу «Александрия». Садясь в карету, он еще раз оглянулся на уютное здание летней резиденции царя, а сам уже прикидывал дорогу до Знаменки.

Мысленно набросав депешу в Париж, посол принялся продумывать предстоящую беседу с великим князем. Перед внутренним взором француза возник человек гигантского роста с длинным лошадиным лицом и белесыми злыми глазами.

«Натура мелкая и тщеславная. Обладает известной волей, переходящей, впрочем, часто в упрямство, громовым голосом и слабостью к крепким русским выражениям, из-за чего у великого князя происходили ссоры с гвардейскими офицерами, не терпевшими оскорблений… — припоминал посол штрихи к характеристике нового вождя русской армии. — Покрывает всячески „своих“, не дает их в обиду, даже если они и заслуживают наказания… Говорят, один из помощников князя, генерал Газенкампф — бр-р, опять немецкая фамилия, — ехал на извозчике к главнокомандующему с совершенно секретными журналами главного крепостного комитета по вопросам обороны Финского залива. Сойдя с извозчика у дворца великого князя, генерал ринулся в гостиную с такой скоростью, что забыл бумаги в пролетке. Когда вспомнил — ни извозчика, ни бумаг не было… И что же? Великий князь даже не пожурил преступника — не то что под суд отдать. Хорош главнокомандующий!»