Егор Иванов - Вместе с Россией

«Печальный Юлиус», как шутливо называл Мольтке император, сделался еще печальнее. Его угнетало буквально все — и то, что бельгийцы оказали германской армии жесточайшее сопротивление, совершенно не бравшееся в расчет «Планом Шлиффена», и то, что происходили задержки в графике движения войск через Бельгию, и атаки французов в Лотарингии, и первые схватки с русскими, которые оканчивались отнюдь не победой доблестных пруссаков.

Зато император был в зените славы. Штаб нарочно составлял маршевые планы многих полков таким образом, чтобы они следовали через Кобленц, где его величество пылкими речами напутствовал германских рыцарей на бой во славу рейха, во славу германизма.

Вильгельм остановился в Кобленце на жительство в старом замке бывшего курфюрста Трирского, где в предвоенные времена проживал и принц Прусский. Прекрасный дворец выходил фасадом на парк и площадь, а задней стороной на Рейн. Здесь кайзер почти не изменил своей привычке прогуливаться перед завтраком пешком или верхом в сопровождении дежурного адъютанта. В окрестностях Кобленца сохранилось еще много исторических рыцарских замков с богатыми коллекциями произведений искусства и оружия. Император частенько отправлялся в гости к их хозяевам и проводил за любимым занятием — говорить о живописи — всю первую половину дня. Великолепные новейшие «даймлер-бенцы», специально изготовленные в Штутгарте на заводах «Даймлера» для главной квартиры и лично императора, сокращали расстояния.

По Кобленцу император не любил гулять после одного инцидента. В тот злосчастный день он дошел до древней церкви св. Кастора, обошел ее вокруг и вышел на площадь, носящую имя того же святого. Здесь его внимание привлекли две плиты с какими-то надписями по-французски. На первой из них было выбито:

«1812 год. Замечателен походом против русских. В префектуру [23]Юлия Доазана».

— О! Колоссально! — умилился Вильгельм и подошел к другой плите. — Читайте! — приказал он адъютанту.

Тот начал бодрым голосом, но затем говорил все типе и тише:

«Видено и одобрено Нами — Русским комендантом города Кобленца, 1 января 1814 года».

— Пфуй! Какой позор! — завопил неожиданно император. — Подойдите сюда! — приказал он священнику, вышедшему из храма. — Какая свинья это сделала?

— Ваше величество! — дрожащим голосом ответствовал пастырь. — Эту надпись велел высечь на камне русский генерал Сен-При, когда армия императора Александра разбила Наполеона Бонапарта…

— Опять русские! Опять французы! — возмутился Вильгельм.

Кобленц потерял для кайзера все свое очарование.

Вторую половину дня император посвящал стратегии и политике, беседам с фон Мольтке. Но в двадцатых числах августа спокойствие надолго покинуло Вильгельма. В Кобленц стали прибывать делегации юнкеров и городских жителей из Восточной Пруссии. Крупные титулованные помещики, старая аристократия — опора империи — заливались горючими слезами и молили защитить их собственность, выбить русских из Восточной Пруссии.

25 августа на вечернем докладе император был необыкновенно мрачен. Напрасно «Печальный Юлиус» веселым голосом читал депеши о том, что «3-я армия французов в районе Лонгви начала отход на линию Монмеди и южнее ее… 4-я французская армия, понеся большие потери в людях и материальной части, отошла с тяжелыми арьергардными боями за реку Маас, куда немедленно устремились победоносные германские войска… В тылу 5-й французской армии, в районе Динана появились части доблестной 3-й армии, и французы начали отход, оказавшись утром сего дня за Филиппвилем…»

«Победа близка!.. Победа близка!» — говорили сводки, но император оставался мрачен.

«Гумбинен! — повторял он. — Главная опасность для Германии и всей войны — Гумбинен! Надо спасти Восточную Пруссию — ведь именно там родилось все могущество Германской империи, выросли самые верные рыцари!»

— Как на востоке? — коротко спросил он Мольтке.

Полководец слегка замялся.

— Генералы Гинденбург и Людендорф вчера приступили к командованию войсками в Восточной Пруссии. Русская 2-я армия генерала Самсонова продолжает движение от границы на Остероде и Алленштайн…

Мольтке кривым ногтем мизинца отчеркнул на карте Восточной Пруссии линию почти посередине провинции.

— Как?! — желчно взорвался император. — И вы допустили противника почти к побережью Балтийского моря?! Это неслыханно! Следующим шагом русских будет Берлин!.. Мне остается только отречься от престола!.. — истерически кричал император. — И это тогда, когда моя армия почти поставила на колени Францию! Когда разгром галльских петухов в красных штанах стал почти совершившимся фактом!

Кайзер внимательно разглядывал обстановку на карте.

— Что мы можем выделить для Гинденбурга? — почти спокойно спросил он.

— Ваше величество, Гинденбург не просит пока подкреплений… — осмелился возразить Мольтке.

— Я спрашиваю… — с угрозой в голосе заявил император, — что мы можем снять с Западного фронта, чтобы выгнать русских из колыбели германской цивилизации?!

Мольтке молчал. Военный министр генерал-лейтенант Эрих Фалькенгайн, присутствовавший на докладе, решил осторожно вмешаться:

— Ваше величество, полагаю, что Гинденбургу можно было бы направить гвардейский резервный корпус из 2-й армии, 11-й армейский корпус из 3-й армии и 8-ю кавалерийскую дивизию из 6-й армии. Еще один корпус — 5-й армейский из 5-й армии, дислоцированный в районе Меца, — можно с этой же целью пока придержать, не бросая в наступление. Если дела в Восточной Пруссии пойдут совсем плохо, 5-й корпус тоже направим против русских…

— Молодец! — вырвалось у императора. — Готовьте приказ.

Ошибка кайзера и Мольтке, когда под влиянием русских успехов в Восточной Пруссии два корпуса и кавалерийская дивизия были направлены на Восточный фронт, а еще один корпус не вводился в бой против Франции, ожидая исхода сражений на востоке, весьма дорого обошлась стратегам в Кобленце. Части германских армий, с боями пробивавшиеся через Бельгию к французской границе, в битве на Марне решающего преимущества не имели. «План Шлиффена», предначертавший разгром Франции на 40-й день войны, не осуществился. Германские войска теряли силы и темп.

Корпуса, отправленные на восток, очевидно, могли решить исход битвы на Марне и открыть немцам дорогу на Париж. Но паника среди юнкеров и жителей Кенигсберга, вызванная наступлением русских, сделала свое дело — эшелоны спешили из Бельгии через всю Германию в Восточную Пруссию.

И русские войска, нещадно подгоняемые приказами Янушкевича и Николая Николаевича, стремились туда же. Они шли через сосновые перелески, по песчаным дорогам, размалываемым десятками тысяч солдатских сапог, деревянными колесами обозных фургонов и телег, железными шинами пушек и зарядных ящиков…