Александр Чудинов - «Принц» и «цареубийца». История Павла Строганова и Жильбера Ромма

«Мой дорогой папа,

Мы прибыли в Риом 22 сентября. У ворот города мы встретили друзей господина Ромма в полном сборе, которые спешили к нему навстречу. [Они] проводили его к матери, которая его расцеловала, так же, как и сестры. Их радость невозможно описать. Три-четыре дня мы провели в городе, а потом находились в Жимо, где осматривали земельные владения господина Ромма и его дом. Он был счастлив оказаться в кругу семьи, и мне было радостно его там видеть. Затем мы посетили виноградники, которые весьма красивы. Несколько дней назад я испортил настроение господину Ромму, противоречил ему из упрямства, а потом сам на себя из-за этого досадовал. Теперь у нас все хорошо, и я обещаю, что в будущем это больше не повторится. Мне доставило огромную радость получение Ваших писем от 21 и 28 августа. Предыдущие были переправлены господином Франком в Женеву, что отдаляет от меня на месяц удовольствие их прочитать. Прошу засвидетельствовать мое почтение дяде [барону А.Н. Строганову, отцу Григория Строганова]».

Берлин в XVIII веке. Гравюра

То, что господин Франк, страсбургский банкир А.С. Строганова, переправил в Женеву пришедшие из Петербурга письма, означало только одно: Павел и его учитель слишком долго загостились в Оверни и уже давно должны были находиться в Швейцарии. Впрочем, Ромм и сам, видимо, чувствовал это, почему и счел нужным в послании из Риома поблагодарить графа за понимание, проявленное к его, Ромма, сыновним чувствам.

Центральная часть Страсбурга и сегодня не претерпела больших изменений по сравнению с тем временем, когда ее посещал Павел Строганов. Фото автора

Покинув Овернь в двадцатых числах октября 1786 года, Ромм и Попо прибыли в Женеву двадцать седьмого. Здесь, в Швейцарии, им довелось провести целых полтора года. Однако, как ни странно, этот период их совместной жизни, наиболее важный для образования Павла Строганова, получил в научной литературе еще более скромное освещение, чем даже российский.

М. де Виссак уделил ему в своей книге лишь пару параграфов 6-й главы (9 страниц), а великий князь Николай Михайлович и того меньше – всего четыре страницы, большую часть которых занимает письмо Ромма со сравнительной психологической характеристикой Павла и Григория Строгановых, не имеющее прямого отношения к теме учебы Попо в Швейцарии. Более того, российский историк датировал их прибытие в Женеву ноябрем 1787 года, то есть ошибся на целый год. Едва ли это была опечатка, поскольку та же дата приводится и во французском издании книги. По-видимому, историк просто спутал два визита своего героя в Женеву: первый, продолжавшийся с ноября 1786 года по июнь 1787 года, и второй – с ноября 1787 года по май 1788 года. А. Галанте-Гарроне также достаточно бегло упомянул об этом периоде жизни Ромма, поскольку не имел доступа к московским архивам, где сосредоточены основные источники по данному сюжету.

Женева в XVIII веке. Гравюра

Почему же в качестве дальнейшего места продолжения учебы Павла была избрана именно Швейцария, а точнее – Женева? Полагаю, на то имелось несколько причин. Прежде всего, надо отметить, что четвертью века ранее отец Павла, Александр Сергеевич Строганов, учился два года в Женеве у Якоба Верне, известного теолога, историка и философа. У старого графа с тех пор имелись в этом городе дружеские связи, которые могли оказаться полезны его сыну.

Якоб Верне (1698–1789), знаменитый швейцарский философ и теолог учил истории отца и сына Строгановых. Более того, Павел Строганов оказался его последним учеником

Возможно, определенную роль сыграло и то, что Женева была родным городом Руссо, который с гордостью носил звание ее гражданина и до конца жизни хранил довольно идеализированные представления об ее порядках. Ромм же, как мы знаем, испытывал явную симпатию к идеям этого философа.

И все же главной причиной, по которой выбор пал на Женеву, думаю, было то, что этот город являл тогда собою поистине уникальный центр естественно-научных исследований, не имевший аналогов в Европе. Эта уникальность определялась отнюдь не количеством проживавших там ученых, хотя и оно было достаточно высоким. По подсчетам историков науки, в период с 1770 по 1820 год в Женеве работало от тридцати пяти до пятидесяти исследователей, из которых пятнадцать можно отнести к числу первых величин мирового уровня, в том числе десять являвшихся иностранными членами или членами-корреспондентами четырех крупнейших европейских академий наук: Парижской, Лондонской (Королевское общество), Берлинской и Петербургской. И это при том, что даже по меркам того времени Женева была относительно небольшим городом: в 1788 году ее население насчитывало 26 тысяч человек (для сравнения: Берлина – 150 тысяч, Петербурга – 218 тысяч, Парижа – около 600 тысяч, Лондона – более 900 тысяч). Тем не менее истинную уникальность Женевы как научного центра определяло даже не это обстоятельство, а тот социальный статус, которым там обладали ученые.

По своему политическому устройству Женева представляла собою аристократическую республику. Все ее население делилось на четыре класса: «граждане» (Citoyens), «буржуа» (Bourgeois), «уроженцы» (Natifs) и «жители» (Habitants). Последний из них – «жители» – состоял из эмигрантов, недавно поселившихся в городе. Они, так же, как их потомки – «уроженцы», не имели политических прав. «Буржуа» – коренные жители – участвовали в выборах представительного органа власти – Генерального совета, собиравшегося дважды в год, и сами могли быть туда избраны. Изредка некоторые из них попадали в Совет двухсот (Большой совет), постоянно действующий коллективный орган власти, и никогда – в Малый совет, стоявший во главе собственно администрации. Право участвовать в формировании всех без исключения органов власти имели только «граждане». Впрочем, границы правящей олигархии, своего рода патрициата республики, отнюдь не совпадали с классом «граждан». Хотя члены тех семейных кланов, что из поколения в поколение поставляли кадры для пополнявшихся путем кооптации Совета двухсот и Малого совета, обладали всеми правами «граждан», далеко не каждый «гражданин» имел реальные шансы войти в правительственные советы. К патрициату принадлежала наиболее богатая и экономически активная часть горожан: крупные негоцианты и банкиры. Вместе с тем к числу занятий, которые олигархия признавала достойными для себя, относилась и наука.