Андрей Домановский - Загадки истории. Византия [litres]

При этом, независимо от ранга посла, личности всех участников дипломатической миссии считались неприкосновенными. Тут стоит вспомнить историю посольства к Аттиле. При том, что официальной целью византийского посольства было заключение договора о мире и дружбе между гуннами и империей, его тайная задача состояла в организации убийства Аттилы. Вождю гуннов удалось раскрыть замысел коварных византийцев, но, даже узнав об этом, он не решился казнить подосланного убийцу, опасаясь нарушить права посольства.

Когда Турксанф, вождь алтайских турок, грозился убить византийских послов, обвиняя их во лжи, возглавлявший посольство Валентин обратился к нему с речью, подчеркивающей неприкосновенность послов: «Мы умоляем тебя <���…> смягчить свой гнев, умерить кротостью свою ярость и повиноваться общепринятому правилу о посланниках; ибо мы, посланники, – делатели мира; мы исполнители дел священных».

Наконец, важнейшую роль в византийской дипломатии играло подношение даров. Все тот же Приск Панийский подробно описывает богатые дары, поднесенные Аттиле и его приближенным: 6 тысяч литр (без малого две тонны!) золота самому вождю гуннов, шелковые одежды и драгоценные камни его приближенным, серебряные чаши, красные кожи, индийский перец, финики и сладости вдове Бледы за гостеприимство. Что касается цели подношения подарков, то в другом месте дипломат отмечает: «В акацирском народе было много князей и родоначальников, которым царь Феодосий посылал дары для того, чтоб они, быв между собою в согласии, отказывались от союза с Аттилою, и держались союза с римлянами».

Византийцы, предпочитавшие проливать чернила для написания дипломатических договоров, а не кровь своих солдат, всегда готовы были покупать мир, понимая, что средства, потраченные на подкуп врагов, всегда в итоге окажутся меньшими, чем плата, которую пришлось бы заплатить за ведение боевых действий. Цена войны всегда была слишком высока для империи, и, с точки зрения ромеев, нужно было сделать все возможное, чтобы избежать ее. Ставшее крылатым изречение императора Маркиана (450–457 гг.) гласило: «У нас есть железо для наших врагов и золото для наших друзей», – и ромеи чаще предпочитали расточать золото, приобретая друзей, чем иступлять железо, отбивая врагов.

В «Тайной истории» Прокопий Кесарийский так характеризовал внешнюю политику Юстиниана I: «Он расточал огромные богатства, не забывая ни об одной, всем варварским нациям – восточным и западным, южным и северным, до народов далекой Британии включительно. Он осыпал своими милостями народы, имена которых до него никто не знал и которых видели впервые, не зная даже, откуда они. <���…> И таким образом варвары сделались обладателями достояния Рима то путем пенсий, которые им выдавал император, то путем добычи и пленных, которых они уводили, то путем мира, который они продавали». Мир, как видим, был в понимании византийцев, таким же товаром, как и все остальные, и за него стоило заплатить справедливую цену.

Показательны в этом отношении приведенные Менандром Протиктором слова Петра Патрикия о преимуществах мира из его речи перед персидскими послами: «Рассуждая о деле немаловажном и желая заключить мир с таким государством, вы должны избрать лучшее и полезнейшее и неизвестности войны предпочесть известнейшее всем людям благо – мир. <���…> Что мир – великое благо для людей, что, напротив, война есть зло, об этом никто спорить не будет. Хотя бы против общепринятого мнения и можно было полагать победу несомненной, я думаю, однако, что и одерживающему победу худо живется из-за слез других людей. Так-то и побеждать горестно, хоть, конечно, быть побежденным еще горестнее!»

Худой мир был для византийцев определенно лучше доброй ссоры, и они ввязывались в боевые действия лишь тогда, когда иных способов достичь желаемого у них не оставалось. Постоянные интересы Византии заключались при этом в сохранении своей территории и поддержании мира на границах. Михаил IV Пафлагон (1034–1041 гг.), отправляясь в поход против болгар, восставших против византийского господства, заявлял, что самым ужасным исходом для него было бы, «если бы он, не добавив ничего сам к царству ромеев, допустил потерю какой-либо его части». Автор военного трактата конца VI в. советовал: «Вступать в войну нужно только тогда, когда все мирные средства, даже подкуп, уже не действуют, победа должна быть достигнута без значительных потерь, чтобы не стать бессмысленной».

Что же касается обоснования миролюбивой политики христианскими идеалами, это было на самом деле лишь оправданием занимаемой империей оборонительной позиции, эта позиция была обусловлена реальной слабостью империи, крайней нехваткой сил и средств для проведения активной наступательной политики хотя бы на одном стратегически важном направлении при необходимости держать оборону на других. Империя крайне редко была инициатором военных действий – обычно она оборонялась: от персов, а затем пришедших им на смену арабов с востока и юга, западноевропейских народов с запада, кочевников и славян с севера.

Военные расходы империи составляли от 50 до 70 % ее годового бюджета. И это во многом сдерживало прогресс в общественном развитии Византии. Перманентные войны и подготовка к ним пожирали людские и материальные ресурсы с неумолимостью Молоха. По сути, постоянно находившаяся в условиях чрезвычайного военного положения страна не могла осуществлять глубокие реформы, грозившие утратой хрупкого социального порядка и равновесия. Главной задачей правительства в этих условиях была поддержка стабильности и консервация уже существующих порядков – как бы не стало хуже, чем есть сейчас.

Военная экономика могла быть выгодной лишь в том случае, если бы расходы на боевые действия компенсировались завоеванными территориями и/или захваченными трофеями, усиленной эксплуатацией покоренного населения новоприобретенных земель в пользу основного населения государства. Однако Византия преимущественно, а со второй четверти ХІ в. окончательно, сосредоточилась на защите своих владений, сжигая в оборонительных войнах далеко не бесконечные ресурсы страны. При этом следует отметить, что даже в лучшие времена, в эпоху, когда империя могла позволить и позволяла себе предпринимать завоевательные походы, она ни разу не выходила за границы древней Римской империи. Наиболее ярок в этом отношении пример Юстиниана I Великого (527–565 гг.), предпринявшего относительно успешную попытку восстановления Pax Romana (римского мира) и превращение Средиземного моря во внутреннее море – mare nostrum (наше море) – Византийской империи. Более поздние и менее масштабные завоевания других императоров также воспринимались как войны справедливые, поскольку их представляли как восстановление попранной справедливости – отвоевание незаконно отторгнутых у империи варварами земель.