Лев Фёдоров - Микроубийцы из пробирок. Щит или меч против Запада

Впрочем, надежды военных химиков не сбылись. Вскоре после этого демарша вместо передачи СТИ РККА в ведение ХИМУ нарком обороны К. Е. Ворошилов сделал этот институт абсолютно самостоятельным (в/ч 8000) и даже образовал в нем военный совет. Членом военного совета стал бригадный комиссар И. Ф. Чухнов, прибывший с небольшой должности военного комиссара военно-химического училища в Калинине, а впоследствии выросший до начальника химических войск Советской армии (свое биологическое происхождение и головокружительный карьерный рост в 1937–1938 годах он старался не рекламировать).

В целом выбор острова Городомля был откровенно неудачным, если не считать, что основной целью была полная изоляция от окружающего мира. До энтузиастов биологической войны наконец дошло, что при решении ее задач будет мобилизована не артиллерия, а авиация.

Чтобы закончить «наступательный» разговор, отметим, что для зарубежных авторов проблема биологической войны больше всего представлялась связанной с той частью военно-медицинский сил Советского Союза, которая работала в 1920–1930-х годах в С.-Петербурге (Ленинграде) [1–3, 10]. Учитывались возможности и некоторых других центров.

Вкратце этот взгляд выглядел следующим образом.

В Ленинградском ветеринарно-зоотехническом институте начало работ в области военной биологии под руководством и по заданиям армии было положено будто бы в 1920-х годах путем создания лаборатории Златогорова — Маслоковича. С. И. Златогоров занимался поиском подходящих биологических возбудителей против людей и животных, Маслокович — их применением. Опыты проводились по крайней мере в двух точках — в одном из фортов крепости Кронштадт на острове Котлин близ Ленинграда (здесь велись работы среди прочего с бактериями чумы), а также в Шлиссельбурге на побережье Ладожского озера (сибирская язва, сап, туберкулез) [1].

В Днепропетровске (Украина) по заданию армии стал работать Санитарно-биологический институт при Днепропетровском университете. Руководитель — профессор Барболин. Испытательными центрами служили сначала концентрационный лагерь под Вязьмой, а затем остров Городомля на озере Селигер. Работы велись с возбудителями чумы, туляремии и др. В процессе поисков технических средств были созданы необходимые устройства для распыления бактерии туляремии в виде аэрозоля [2].

Одним из важнейших мест, где велись практические работы по биологическому оружию, были, как считается, Соловецкие острова, где в середине 1930-х годов была создана опытная база [1, 2, 10]. Существование на одном из крупнейших островов концентрационного лагеря СЛОН для политзаключенных с сильнейшим в научном отношении составом заключенных позволяло вести работы в режиме «шарашки».

Из воспоминаний академика А. А. Баева

«Готовая диссертация уже лежала на столе В. А. Энгельгардта, но мне не суждено было ее защитить: в 1937 году я был арестован и начал иную жизнь… Военная коллегия Верховного суда СССР в самой жуткой московской Лефортовской тюрьме приговорила меня к 10 годам заключения. После Лефортовского судилища нас погрузили в железнодорожные вагоны и повезли в неизвестном направлении.

Путь был недолог, и в поздний час осеннего дня мы были пересажены на какое-то небольшое судно. Кто-то из спутников случайно увидел название парохода — СЛОН. Все стало понятным: СЛОН — это сокращенно “Соловецкий лагерь особого назначения”. Мы были на Белом море и, видимо, направлялись на Соловецкие острова.

Организации Соловецкой тюрьмы предшествовал Соловецкий лагерь, в котором было заключено множество интеллигентных людей. Они создали прекрасную библиотеку, перешедшую в наследство Соловецкой тюрьме. Заключенным разрешалось получать две книги в неделю

В один из июльских дней 1939 года… нас Северным морским путем доставили в г. Норильск, в тамошний лагерь… Здесь мне суждено было пробыть 8 лет — до 1947 года. Я был назначен врачом больницы, обслуживавшей свободное наемное население Норильска».

Из книги «Академик Александр Александрович Баев». — М: Наука, 1997, 522 с.

На испытательной базе на Соловецких островах велись исследования с такими возбудителями, как Ку-лихорадка, тиф, сап, мелиоидоз. Трудно отказаться от мысли, что опыты проводились непосредственно на людях. Во всяком случае, симптомы, которые были описаны в секретных отчетах о тех опытах, могли быть получены только в процессе опытов на людях [10]. Однако вряд ли в наши дни возможно установить, кто именно из представителей интеллектуальной элиты, занесенных по воле судьбы на Соловецких острова, был вовлечен в исследования по биологическому оружию.

Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть все эти данные, в основном опирающиеся на результаты допросов советских военнопленных в годы Второй мировой войны [1–3] — в доступных российских архивах они нам не встретились.

Поэтому на этом «наступательную» часть биологической войны мы закончим и перейдем к «оборонительной», без которой затеваться с биологической войной могут только политические самоубийцы.

На сей счет имеется интересное и уже упоминавшееся свидетельство 1931 года. Не знакомый с реальными работами СССР по наступательному биологическому оружию, «член партии профессор бактериолог тов. Елин» сообщил руководству армии свое мнение в связи с муссировавшимися в те годы в истеблишменте мыслями о бактериологической войне как «палке о двух концах» (будто бы «бактериологическая война вообще невозможна, ибо бактерии не разбирают ни своих, ни чужих, и что вслед за заражением неприятельской армии или населения, территории, занятой неприятелем, вскоре последует заражение собственной армии»). В свою очередь, профессор В. Л. Елин проанализировал положение дел более внимательно и пришел к выводу, что не все так безнадежно. Ход его рассуждений иллюстрируют два примера. Во-первых, в ходе Крымской войны 1854 года у англичан было в 10 раз меньше инфекционных заболеваний, чем у сражавшихся рядом с ними французов. Во-вторых, в Первую мировую войну у немцев погибло от столбняка после инфицирования ран примерно 600–700 человек, а у французов — десятки тысяч (в немецкой армии к тому времени уже использовалась противостолбнячная сыворотка). Таким образом, по мнению В. Л. Елина, «нужно учитывать целый ряд обстоятельств, которые могут сделать бактериологическую войну губительной для одной стороны и мало чувствительной для другой. Здесь решающую роль играет: 1) степень санитарной культурности армии; 2) степень целесообразности и совершенства санитарно-профилактической организации армии; 3) современная и поголовная превентивная вакцинация» [75].