Пьер Вебер - Фанфан-Тюльпан

— Сир, вот итог этого дня!

— Господин маршал, — ответил Людовик XV, — я поздравляю вас с великолепной победой! Мы гордимся тем, что ваше мужество, а также отвага и стойкость ваших солдат обеспечили изгнание врага с нашей земли. Мы надеемся, что название «Фонтенуа» сохранится для потомков, и счастливы, что можем сказать: — ваше имя связано с ним навеки!

Маршал с благодарностью поклонился королю, но Людовик XV продолжал:

— Господин маршал, я хотел бы знать имя гонца посланного вами, чтобы предупредить меня о близости врага.

— Сир, это мой штандартоносец, его зовут Фанфан… Георгин, — ответил Морис Саксонский, несколько удивленный этим вопросом.

— Этот человек спас мне жизнь, — сказал король. — Я хочу вознаградить его.

Маршал хотел объяснить королю, что он отправил Фанфана в погоню за похитителями госпожи Фавар, но не успел: на дороге прогремели мощные «ура!». Кричали солдаты, которые приветствовали возвращение первого кавалера Франции. Фанфан появился верхом впереди известной нам кареты, с обнаженной саблей, как на параде. За ним ехали драгуны. Он подъехал к маршалу, приветствовал его, а затем показал ему на госпожу Фавар, которая выходила из кареты вместе с Переттой, окруженная группой офицеров.

Лицо маршала просияло от радости, и он, сделав знак Фанфану спешиться, с широкой улыбкой велел ему подойти к королю. Фанфан-Георгин покраснел как… алый тюльпан. Второй раз уже ему предлагали говорить с королем лично. Раньше, когда он спас на мосту маршала, военачальник пообещал ему награду, какую тот захочет. И вот снова, уже из уст самого короля, он услышал те же слова. Это был самый подходящий случай попросить у самого короля о милости — о реабилитации и возвращении ему своего настоящего имени, но тут Фанфан увидел госпожу Фавар, которая подходила к маршалу, и его доброе сердце внушило ему другую мысль.

— Сир, — сказал Фанфан, — я прошу у Вашего Величества милости для господина Фавара, который сейчас находится в тюрьме Гран-Шатле.

Его просьба чуть не заставила подпрыгнуть маршала, который с изумлением воззрился на штандартоносца. Но Фанфан с обезоруживающе невинным видом выдержал его взгляд.

— Господин маршал, — ответил не без лукавства король, — я слышал, что господин Фавар был отправлен в тюрьму по вашему указанию…

Морис Саксонский смутился на одну секунду, но тут же, посмотрев на госпожу Фавар, которая скромно опустила глаза, ответил с той находчивостью, какая всегда отличала его в деликатных обстоятельствах:

— Сир, так как я знал, что господин Фавар подвергался опасности со стороны Люрбека, я нашел, что не было лучшего способа его защитить.

Людовику XV уже было известно все, что касалось Люрбека. Он улыбнулся и сказал:

— Поскольку господину Фавару больше не грозит никакая опасность, я полагаю, что сейчас предпочтительнее было бы выпустить его на свободу.

Фанфан и госпожа Фавар поблагодарили короля, который, отсалютовав завоеванным знаменам, отбыл вместе с эскортом под звуки фанфар. Маршал, повернувшись к актрисе, сказал ей:

— Мадам, я впервые в жизни потерпел поражение на поле боя!

— Монсеньер, — смеясь сказала актриса, — я смею надеяться, что вы простили мне это поражение!

— Разумеется, мадам! Но будете ли вы столь великодушны, что все-таки пожалуете мне поцелуй, давно вами обещанный?

— О, монсеньер, я поступила бы дурно, если бы отказала в такой маленькой любезности маршалу-победителю!

С этими словами она подставила маршалу лоб, и он запечатлел на нем столь давно ожидаемый целомудренный поцелуй.

А Фанфан тотчас исчез — он направился к Перетте. Маршал, издали увидев, как они идут вдвоем, взявшись за руки, вздохнул:

— Счастливец, Фанфан!

Войска с песней возвращались в свои лагеря, а авангардные части французов преследовали отставшие от остальных последние группы противника. Морис Саксонский с трудом поднялся в свой возок и бросил печальный взгляд на прекрасную госпожу Фавар, удалявшуюся вместе с молодыми людьми.

Его кучер звонко крикнул: «Пошел!», и победитель битвы при Фонтенуа оказался среди восторженной толпы солдат, бурно приветствовавших его. Он отвечал на приветствия, а сам с грустью думал о том, что одержал победу над врагом, но так и не смог одержать победу над сердцем самой прелестной актрисы королевства.

Бедный Бравый Вояка, состояние которого внезапно резко ухудшилось, был перевезен в госпиталь, наспех сооруженный в большом зале соседнего имения. К вечеру этого тяжелого дня просторное помещение было заполнено ранеными, около которых хлопотали военные врачи. На походные койки была наскоро набросана солома, и жалкие ложа стояли так тесно, что почти прикасались одно к другому — столько было несчастных людей, в которых война вонзила свои смертоносные когти.

В одном углу флейтист французской гвардии, у которого была поранена рука и кровь просачивалась наружу сквозь повязку, лежал на койке, а рядом с ним на полу примостилась его собака. Животное невозможно было оторвать от хозяина, и теперь оно находилось около него и лизало его здоровую руку, свисавшую с кровати.

По странному совпадению старого ветерана положили рядом с маркизом Д'Орильи, который начинал понемногу поправляться. Молодость и крепкое сложение постепенно преодолели сжигавшую его лихорадку. Рана на лбу начинала затягиваться. Бравый Вояка, который не раз был покалечен в военных кампаниях терпел боль молча. Чтобы не стонать, он грыз соломинку. Тугая повязка сжимала его раненую ногу. Бедняга не строил иллюзий относительно своего будущего: ему предстояло, как он говорил, «оставить одну лапу» в этом фламандском госпитале.

Фанфан-Тюльпан вошел в палату. Он направился прямо к койке старого друга и взял в свою его руку, влажную от пота.

— Малыш, — сказал ему Бравый Вояка, — я твердо знаю, что мне ампутируют ногу. И, если уж так нужно, я буду горд и счастлив отдать мою ногу за короля!

— Нет, нет, дорогой учитель! — воскликнул Фанфан, стараясь придать своему голосу убежденность. — Вы ведь не первый раз серьезно ранены, и всегда выходили из таких передряг без больших потерь!

Старый ветеран покачал головой. Как опытный солдат, он интуитивно чувствовал приближение хирургического ножа. И Фанфан понял, что настаивать не следует. Отвернув голову, чтобы старик не видел слез на его глазах, он вдруг увидел Д'Орильи, который, сидя на кровати, шепотом звал его. Фанфан повернулся к нему лицом.

— Фанфан, — сказал лейтенант, — я узнал от офицеров о том, как героически вы себя вели. Я вас поздравляю от души! Но скажите, готовы ли вы забыть о моем поведении по отношению к вам? Вы не жалеете о том, что простили меня?

— Господин лейтенант, — ответил первый кавалер Франции, — я ведь знаю, что вы действовали всегда только по наущению вашего злого гения Люрбека! И я не хочу помнить зла.