Юрий Сумный - Хазарский пленник

— Чем провинился? — спросил князь и спешился. Он узнал в покаранном расхитителе, в изменнике воина, с которым ходил на Булгарию, видно, там от византийского меча пострадал ратник. А сейчас?

— Кто указал на него? — повторил князь, подойдя к горе немудрёного скарба.

— Указали! — усмехнулся Кирилл. — Я и указал! Сей муж врагов укрывал. Ныне они далече, да он не скрылся! Куда ему с дитём! Калека, не калека, а детей настрогал!

— Вы вот что... — Владимир запнулся от волны гнева, удивляясь силе зла, подкатившего к горлу. — Вы ступайте отсюда! Оставьте его! — Голос задрожал, как натянутая тетива, ждущая стрелы, вот-вот сорвётся.

— Великий князь! — громко и радостно, если Горбань может говорить радостно, произнёс возникший рядом правитель тайной канцелярии. — Стоит ли беспокоиться? Кто шепчется за спиной, не станет другом! Нынче признается, что скрывал беглецов!

Он вышел из дома, вертя в руках несколько монет, всё ещё хранящих мучную белизну. Прятали в муке, да не сберегли. От сих проворных разве утаишь?

— Оставьте их! — повторил князь и положил руку на рукоять сабли, с которой он пока ещё не слишком ловко управлялся. Пробовал по утрам заниматься, разминать члены, вспоминая отца, но не удавалось восстановить прежнюю подвижность. Болезнь высосала силы. Его движение заметили, телохранители выдвинулись вперёд, недобро глядя на погромщиков.

Горбань кивнул, сказал что-то неслышное, утихомирив своих, подошёл к Владимиру и так же тихо, на ухо процедил:

— Зря! Зря, князь! Береги здоровье! Что дома-то не сидится? Чего тебе не хватает?

Но для соседей, для любопытствующих, заглянувших во двор, громко высказал иное:

— Князь милует смутьяна! Велика доброта его... Уходим!

Стражи тайной канцелярии поспешно вышли за ворота, оставляя всё как есть, скотину среди двора, вещи на мёрзлой земле, пришибленного калеку у распахнутой, провисшей двери.

— Ах, так вот где место князю?! — повернулся вслед Горбаню Владимир. — Сидеть, не высовываться?!

Сказал громко. Слишком громко. Привлекая внимание телохранителей и стражников, складывающих на возок тяжёлые дубины, которыми выламывали оконца.

— Зачем тебе лишние хлопоты, князь? — обернулся Горбань. — Оставь нам грязную суету, тебе же легче!

Владимир сел верхом, кивнул и, думая о своём, молвил:

— Поехали!

Спускались к рынку, не решаясь тревожить князя, зло покусывающего ус. Тот внезапно остановил телохранителей и приказал:

— Поднимаем малую дружину. Тёмный, скачи к нашим, сам знаешь верных. Сейчас же! Пока не опоздали. Три сотни даю тебе, но Горбаня взять живым! Сотню к воротам, чтоб никто не выскользнул из города! И быстро, быстро! Мне не нужны побоища! Горбаня скрутить довольно и десятка! Если сделать тихо. Важно — не упустить!

Тихо не получилось. Взять-то взяли, но крикливых доносителей, позабывших разницу между воинами и погромщиками, уверовавших в свою силу, крошили десятками. Никто не жалел скороспелых сотников. Воины, зная о жестокостях тайной власти, пользовались случаем укоротить загребущие ручонки. К ночи тайную канцелярию прикрыли. Владимира потревожили в связи с нехваткой места в городском остроге.

— Заприте в конюшню, — отмахнулся князь. — До утра доживут, и ладно. Там разберём, кто чего стоит! Мы их расколем теми же щипцами. Скажите всем: кто покается в самоуправстве и ложных доносах, будет жить! Вот мы и поглядим, какова цена их дружбы!

Но всё ж без правителя не обошлись. В темницах выискали Калокира, живого. Открылось ещё одно злодеяние Горбаня. Успел посланник побывать в руках тихого дьявола. Владимир приехал освободить пленника и искренне извинялся:

— Прости, болел. Удивлялся, что ты не заходишь, но полагал — занят.

— Бог с тобой, князь, — вяло отвечал Калокир. — Уцелел ты, уцелел я. Признаюсь, не надеялся.

Владимир хотел о многом расспросить посла, но понимал: не время. Посол заметно волновался, что-то тревожило византийца, хотя он и пытался держаться. Только пил неумеренно. Обильно потел, но никак не мог оторваться от фляги. По нему незаметно, что Горбань терзал, но ведь пытки бывают разные, можно и жаждой заморить человека.

— Погоди. А не хазары ли замышляли тайное? Или столковались? Дальние против нас?

— Думаешь, Византия столковалась с хаканом? Оно не лишено смысла, но разбойники плохо ладят. Где жёсткая рука, которая прижмёт их, заставит служить одному господину? Где такой владыка? Цимисхий-то умер. Молодые ещё беззубы.

— А что хотел Горбань? Что требовал?

— Ты удивишься — дознавался, какова судьба купца, что сбежал в Константинополь. Уж как я хотел узнать, кто его золотом одарил! Но не порадую. Твой отравитель найден мёртвым. Воздалось. В первый же вечер, едва приехал в столицу, зарезали как барана. След оборвался. Теперь уж не узнать.

— Зачем же Горбань терзал тебя?

— Не верил. Ему кажется, столица как большая деревня, все знают правду о каждом преступлении. Если бы... Глупость, конечно, чего только не плетут пустозвоны. Вон, клялись, что патриарх Полиевкт и Цимисхий погибли от одной и той же хворобы, а сладу с заразой не нашли даже умнейшие врачеватели. И сразу потянулись сплетни — колдовство! Думаю, это несерьёзно. Всегда страшит непонятное.

Владимир велел отвезти Калокира к ведуну, тот знает, чем лечить тело, и приглядит за послом, чтоб более худого не случилось. И без того чувство вины легло на душу тёмным облаком. А всё Горбань. Чего ему не хватало?

В подвале, в гнезде владыки тайного мира, сухо и тепло. В камине трещат дрова, дым поднимается по каменным стенам и далее, прокладывая чёрную тропу по потолку, лепится чёрными осиными гнёздами к балке, выносится в недосягаемое мелкое оконце, схожее с бойницей. Инструменты палачей, щипцы, колодки, побуревшие от крови молотки валяются на полу, горочкой.

Владимир наскоро ознакомился с острогом, осмотрел хранилище, которое соорудил верный слуга. Серебро, золото, украшения и богатое оружие — чего здесь только нет.

В одной коробке, старики с такой ходят по малину, собраны серьги. Серьги воинов, не женщин. По традиции единственный сын или последний уцелевший наследник носил серьгу, вот они-то и собраны в малой коробке, схожей с лукошком. Сколько же родов пресеклось здесь? В руках палача?

Владимир покачал головой и открылся Тёмке:

— Казнить и миловать, пытать и выведывать скрытое, вот талант Горбаня. Служил Рогволду, изменил. Служил Претичу, кинулся ко мне. А я и доверился... когда ушли из Киева, Горбань помогал чужакам устранить смуту, выискивал измену, выжигал зачатки непокорности. Не один, ясно, не один. Делил добытое добро с хазарами. Кто ратился в далёкой Булгарин, кто наживался в Киеве.

Гляди, как сложилось. Мы изгнали хазар, и снова Горбань опорой, жестоко карает наёмников. Вчера вместе громили смуту в городе, а нынче казнит соратников. И даже тени сомнений нет, верно? Следом смели Бочкаря. Снова Горбань крепнет, прибирает к рукам власть. Ещё чуток — и моя череда... чудо, что удалось опередить.