Тимоти С Вайнгард - Кровососы [Как самые маленькие хищники планеты стали серыми кардиналами нашей истории] [litres]

К марту 1700 года, через четыре месяца после высадки на берег, малярия и желтая лихорадка принялись косить шотландцев со скоростью сотни человек в неделю. Набеги испанцев заполняли все имеющиеся могилы. В середине апреля выжившие шотландцы сдались испанцам. Но болезни, переносимые комарами, не отступили – за время атлантического путешествия умерли еще 450 шотландцев. Из 1200 поселенцев второй колониальной экспедиции в Дарьен в Шотландию вернулось меньше сотни. Дарьен вновь был заброшен, на сей раз надолго. Комары Дарьена одержали полную и безоговорочную победу над слабыми европейцами. Всего в Дарьен отплыли 2500 шотландских поселенцев – жертвами комаров стали 80 процентов [58] Как ни дико это звучит, по возвращении из Панамы Патерсон снова пытался убедить инвесторов профинансировать третью экспедицию в Дарьен в 1701 году. .

Как пишет Манн, «мертвыми было потеряно каждое пенни, инвестированное в это предприятие».

Панамские комары задушили мечты о независимости Шотландии в зародыше.

Шотландия и без того находилась в катастрофическом экономическом положении, экспедиции же в Дарьен сделали ее банкротом. В диких джунглях Панамы комары в буквальном смысле слова сожрали шотландскую казну. Тысячи людей потеряли сбережения, начались бунты, показатели безработицы взлетели до небес, страна погрузилась в финансовый хаос. Хотя у Англии и Шотландии был один монарх, страны были независимыми и имели собственные парламенты. Англия была богаче, населеннее и находилась в лучшем положении. Она веками травила более бедного северного соседа за вынужденное присоединение. И до сегодняшнего дня шотландцы, включая и неустрашимого Уильяма Уоллеса в конце XIII века, отчаянно сопротивляются всем английским инициативам. «Когда Англия предложила оплатить все долги шотландского парламента и возместить потери акционеров, – пишет Дж. Р. Макнил, – многие шотландцы не смогли устоять перед таким предложением. Даже самые ярые шотландские патриоты, такие как Патерсон, одобрили Акт о союзе 1707 года. Так лихорадка Дарьена способствовала созданию Великобритании». Оплакивая утрату шотландской независимости, национальный поэт Шотландии Роберт Бернс проклинал коррумпированных политиков и богатых торговцев, которые продали свой народ, согласившись на Акт о союзе. «Мы куплены и проданы за английское золото, – стенал Бернс. – Экая шайка разбойников в стране!» Хотя Акт о союзе и утрата независимости были унизительны для шотландцев, экономика страны начала возрождаться, вливаясь в меркантилистскую экономику Англии, опирающуюся на доходы от американских колоний.

Катастрофа в Дарьене дала понять английским плантаторам, что использовать шотландцев в качестве слуг опасно. В найме шотландцев не было смысла и дохода – четверо из пятерых умирали в течение полугода. Дарьен окончательно показал, что шотландцы и другие европейцы слишком быстро умирают от болезней, переносимых комарами. «Отдельные британцы с семьями продолжали перебираться в Америку, – пишет Манн, – но деловые люди были против отправки больших групп европейцев. Они стали искать альтернативные источники рабочей силы. И нашли их». Гражданская война в Англии сократила население Шотландии и Англии на 10 процентов, уменьшилось количество работников – расширился рынок труда, а заработки выросли. В результате количество потенциальных наемных работников для колоний значительно сократилось. Перспективы массового труда европейцев были на корню уничтожены комарами. Замену европейцам нашли в Африке: многие африканские рабы обладали иммунитетом к тем же болезням, переносимым комарами, которые убивали европейцев. Потребность в рабочей силе в Америке была так велика, что африканская работорговля получила колоссальный толчок к развитию.

Английские колонии в Америке сумели избежать катастрофы, которая постигла шотландский Дарьен. Они тоже прошли через испытания комарами, голодом и войной. И им тоже пришлось нелегко. Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, что благодаря табаку и африканским рабам (а они были неотделимы друг от друга) Тринадцать колоний мгновенно стали процветать и развиваться. Поселенцы медленно шагали по опасной, неведомой дороге. В дневнике Мэри Купер так описана жизнь первых колонистов: «Я грязная, несчастная и измученная чуть ли не до смерти. Сегодня исполняется сорок лет с того дня, когда я покинула отцовский дом и оказалась здесь, а здесь я не видела ничего, кроме тяжкого труда и скорби». Тяжелым трудом английские поселенцы расчищали земли под табак – и формировали новую среду обитания для комаров, распространявших малярию, желтую лихорадку и скорбь.

Колонии развивались, потому что поселенцы, включая женщин, прибывали в таких больших количествах, что из тех, кому удалось пережить малярию, а затем желтую лихорадку и другие заболевания, смогло сложиться местное население, более устойчивое к болезням. Это нарушило катастрофический цикл, позволило Джеймстауну, Плимуту и другим колониям не пойти по стопам Роанока, а фольклор избавило от фантастических историй о потерянных колониях. Местные уроженцы выживали, привыкали и становились частью общей экосистемы. Поколения, родившиеся в Америке, и их местные микробы после безостановочного парада смерти наконец-то достигли биологического баланса. Но на это потребовалось время. Первые волны английских поселенцев, преимущественно бежавших из комариного ада Фенских болот, расчищали земли и создавали условия для размножения комаров. Они были худшими врагами самим себе.

Проблема колонистов заключалась в том, что они столкнулись с совершенно новыми комарами и малярийной средой. Английские комары были для них привычными, и какой-то иммунитет у них уже выработался. В Америку англичане привезли с собой собственных паразитов vivax и в меньшей степени malariae.

В малярийном котле колоний комары слились воедино, создав совершенно новый род.

Африканские рабы добавили к этому и без того разнообразному американскому малярийному ландшафту собственный falciparum. В повторяющемся цикле заражений прибывшие с Фенских болот и из Западной Центральной Африки продолжали привозить с собой собственные разновидности малярии, а колонисты культивировали свои домашние «породы». Комарам и их уникальному малярийному потомству голодать не приходилось.

В книге «Краткая история малярии» директор Института истории медицины при Университете Джона Хопкинса, Рэндалл Паккард, подтверждает, что малярия «в Англии достигла пика к середине XVII века… Одним из последствий ее распространения стало появление малярийных инфекций в молодых английских колониях в Америке, куда многие мужчины и женщины из юго-восточных графств [Фенленд] отправлялись в поисках лучшей жизни». К мнению Паккарда присоединяется Джеймс Уэбб. В своей книге о глобальной истории малярии он пишет, что «увеличение плотности населения в колониях способствовало распространению инфекций в конце XVII – начале XVIII веков, когда малярия стала главной смертельной опасностью для североамериканских колоний».