Николай Попов - Десант Тайсё

Его даже залихорадило от мысли, что сейчас встретится с Гирсой. Как в такой обстановке вести себя, что говорить? Или просто плюнуть в мерзкую рожу оборотня с более верным названием Гюрза? Решить не успел. Машина остановилась у казармы, уже обнесённой колючей проволокой. В двух небольших комнатах с зарешеченными окнами были приготовлены голые двухъярусные нары на двадцать четыре человека. Всё предусмотрели заботливые браты, пока он по-мальчишески грезил чёрт знает о чём... Сколько невинных, сколько прекрасных людей обрёк он своей куриной слепотой на смерть и страдания... Гнёт вины придавил плечи, перехватил дыхание. Слёзы ослепили глаза...

Постепенно прибывало пополнение. Мерзко радоваться, что Ковальчук или Уткин тоже очутились тут, но Костя всё равно срывался навстречу каждому и после объятий выпытывал, где Пётр, Дмитрий и остальные, что происходит в городе? Чисто сработали чехословаки, приучив любого мальчишку к своим якобы учебным маршам по улицам. Поэтому целый отряд в русской форме с пением «Марсельезы» подошёл к Исполкому и арестовал всех, кто там находился. Многих захватили дома или на работе в других местах. Охранную роту разоружили прямо на службе, лишь красногвардейцы штаба крепости вовремя разглядели карабины у мирных чехословаков и сопротивлялись даже из пламени, которое превратило в костёр весь четырёхэтажный особняк. Многие храбрецы сгорели живьём, задохнулись в дыму. Те, кто защищал первый, второй этажи, стали факелами вываливаться из окон. Их браты садистски добивали прикладами. За то, что гордо отказались поднять руки. Откуда-то выскочила чумазая девчонка в опалённой косынке, с повязкой красного креста на руке и навзрыд заголосила:

— Ироды, что вы творите?! Будьте все прокляты, палачи!

Так зверьё дружно вскинуло её на штыки, швырнув через окно в огонь. Всё это побоище внимательно созерцали американские и японские наблюдатели, готовые в нужный момент подтянуть свои силы, расположенные вокруг.

Тем временем буржуазно-демократическая общественность собралась на Светланской. Все обнимались, осыпали друг друга цветами, пели, целовались, приплясывали. Шипучее «Клико» омывало улицу. Пальба шампанского заглушила стрельбу у полыхающего штаба крепости. Пожалуй, весь триумф завершился бы только хмельным ощущением прежней свободы и безмятежным обсуждением шикарных туалетов столь же великолепных дам, усыпанных драгоценностями, сплошь благоухающими густым ароматом самых дорогих духов. Но чехословаки обнаружили на телеграфе Дмитрия Мельникова, который извещал все города о захвате Владивостока. Разве можно скрыть подобный трофей? Ни в коем случае! Иначе счастье будет неполным. И они гордо вступили на Светланскую. Шествующий впереди офицер по-ярмарочному объявил:

— Почтенные дамы и господа! Перед вами — комиссар милиции и телеграфа Мельников! Последний свободный комиссар! Все другие уже арестованы!

Общественность сразу посуровела, заклокотала отборной бранью, которая с каждым шагом ненавистного комиссара превращалась в сплошной мат. Светские дамы не умели так выражаться, зато плевались — отменно, стараясь попасть прямо в глаза. Дмитрия осыпали затрещинами, рвали пышный чуб, стремились расквасить нос, выбить зубы или глаза, щипали, толкали, пинали, дёргали каждый к себе. А он — улыбался. Коль вся эта мразь так бесновалась, значит, действовал правильно. Лишь удивился, как много затаилось в городе отборного дерьма, которое сейчас превратило дивную Светланскую в сточную канаву. И пожалел, что не хватило времени очистить славный Владивосток. Ещё посочувствовал конвойным, тоже изрядно оплёванным и помятым давкой. Бедные солдаты шли с закрытыми глазами, но, судя по судорожным выражениям потных лиц, уже ощутили горечь своей победы. Опыт явственно говорил: достаточно необходимого клича — браты пустят в дело штыки. Это снова подтверждало его правоту, дополнительно ободряло улыбку и удерживало от легкомыслия. Страх перед смертью Дмитрий пережил ещё до того, как стал боевиком. Сейчас даже поддержка солдат всё равно несла смерть. В общем — отрадную, поскольку сразу избавляла от беснующегося маразма. Однако неподходящую в принципе: нельзя пасть и невольно позволить втоптать себя в мостовую. Нельзя доставлять врагам столько садистского наслаждения. Он должен пройти до конца, чтобы презрительной улыбкой доказать, насколько ему безразлична эта кишащая клоака, мерзкая своей вонью. Офицер уже еле кричал, наверняка уразумев, что больше не выдержит и, заметив у тротуара дивизионный «Форд», предпочёл дальше ехать. Дмитрий облегчённо вытерся рукавом, пригладил растерзанные волосы. Потом сочувственно сказал:

— Эх, браты-братишки, вас втянули в такую мясорубку, что едва ли выкрутитесь... Не видать вам ни прекрасного Парижа, ни златой Праги. Аминь.

В ответ конвоиры не стиснули его бока, офицер промолчал. Значит, можно спросить:

— Что меня ждёт?

— Заточение.

— Спасибо.

В тесной, душной комнате с пыльными стенами больше не осталось пустых нар.

Отныне исчезла необходимость маскироваться. Председатель Национального совета перенёс в Исполком свой штаб и занял уютный Костин кабинет. Красный флаг с крыши переместили к порогу, чтобы входящие вытирали ноги. Врач Гирса любил чистоту. На фронтоне впечатляюще расположились флаги стран-победительниц. В полном соответствии с ролью, американский занял центральное место и являлся самым большим. На тротуаре по ранжиру выстроилось командование с консульским корпусом. Под небесное пение фанфар и звон литавр перед ними чеканным шагом прошли войска. Парад завершился оглушительным салютом эскадры. Пышность торжеств вполне соответствовала штурму Берлина.

Триумф испортил Григорий Раев, сумевший остаться на свободе. По телефону он заявил Гирсе, что красногвардейцев нужно похоронить как положено — с воинскими почестями, а на траурном митинге должен выступить Константин Суханов. Иначе порт и железная дорога замрут в общей стачке. Гирсу изумило появление какого-то Раева, шокировал его ультиматум. Без мёртвых спокойней живым. Гирса приказал убрать останки вместе с хамом Раевым. Не удалось. Даже найти. Неуязвимый Григорий снова предупредил, что похороны всё равно состоятся, порт же замрёт прямо нынче в полночь. Конфуз... Пришлось доложить об этом союзному командованию. От подобной неожиданности адмирал Найт стушевался:

— Что за вздор... Кто такой Райф?

— Профсоюзный босс, ваше высокопревосходительство, которому подчиняются все, — виновато признался Гирса.

— Ликвидировать.

— Невозможно, ваше высокопревосходительство, он глубоко под полом.

— И оттуда диктует вам ультиматумы?.. Хм, странно... Оч-чень странно получается... Чья же, простите, сегодня победа? — Сердито перекосив щётку седых усов, Найт обвёл суровым взглядом онемевших генералов и укоризненно заключил: — Это называется вырвать поражение из зубов победы. Стыдно, господа, стыдно...