Василий Сидоров - Повседневная жизнь эпохи Шерлока Холмса и доктора Ватсона

Теперь не получится: «мужчины Уэст-Райдинга превратились в суконщиков для всего человечества… Здоровье рабочего населения было принесено в жертву, и в течение нескольких поколений раса совершенно выродилась бы, если бы не последовала реакция. Часы детского труда были ограничены…» [248] Twenty-second Report of the Registrar General. London, 1861. .

Результат: в 1864 году в таком же отчете для парламента сообщается: «недавнее обследование графства Суссекс показало, что в округах этого графства, когда-то столь славившихся красотой мужчин и храбростью солдат, население выродилось в худосочную и захиревшую расу. В наиболее здоровых местностях, расположенных по обращенным к морю склонам холмов, лица детей так худы и бледны, как если бы эти дети жили в гнилой атмосфере какого-нибудь лондонского закоулка» [249] Public Health. Sixth Report of the Medical Officer of the Privy Council, 1863. .

Как видно, авторы отчета отлично знают: в лондонских закоулках не живут слишком долго. Они принимают массовую гибель соотечественников в трущобах просто как факт, не слишком волнуясь по этому поводу. Жаль, если вырождаются и умирают в сельском Суссексе – это уже серьезно. Это – не будет солдат.

В 1860-е рабочий на производстве зарабатывал от 15 до 25 фунтов в год. Машинист паровоза— 50–60 фунтов.

Соотнести с доходами среднего класса нетрудно… Мадам Шарпентье далеко не богата – средний средний класс. Она не решается выгнать мистера Дреббера «с мистером Стэнджерсоном, его секретарем, судя по всему», хотя мистер Дреббер «вел себя грубо и развязно. В первый же вечер по приезде он в стельку напился. Признаться, после полудня его вообще редко видели трезвым. С прислугой он обращался фамильярно и допускал непростительные вольности. Но хуже всего то, что вскоре он стал позволять себе подобное и по отношению к моей дочери Алисе; слава Богу, что она по невинности своей не понимала, что означает манера, в какой мистер Дреббер неоднократно пытался говорить с ней. А однажды он дошел до того, что грубо схватил мою дочь и против ее воли поцеловал. Выходка была настолько безобразной, что даже собственный секретарь мистера Дреббера не сдержался и упрекнул его за поведение, не достойное настоящего мужчины.

– Но вы-то сами почему терпели все это? – спросил я. – Вы ведь в любой момент могли выставить его за дверь.

Мой вполне уместный вопрос вогнал мадам Шарпентье в краску.

– Видит Бог, мне хотелось сделать это с самого первого дня по его приезде, – сказала она. – Но слишком уж велико оказалось искушение. Они платили каждый по фунту в день – это четырнадцать фунтов в неделю, а ведь сезон сейчас мертвый. Я вдова, служба моего мальчика в военно-морском флоте недешево мне обходится. Признаюсь: я позарилась на деньги. Хотела сделать как лучше. Но последняя выходка постояльца переполнила чашу моего терпения, и я уведомила его, что отказываю ему от комнаты. Поэтому-то он и решил уехать» [250] Дойль А. К. Этюд в багровых тонах. .

Четырнадцать фунтов в неделю… Годовой доход рабочего победнее, доход за три месяца каторжного труда представителя рабочей аристократии. Деньги среднего класса и низшего – словно бы разная валюта, эти доходы трудно даже просто сопоставить.

На первый взгляд, даже 20 или 50 фунтов – не так и мало: в 1850 – 1860-е годы за один фунт давали около десяти царских золотых рублей.

Двести рублей золотом в России выглядело бы достаточным годовым доходом для рабочего, 1000 рублей золотом – очень приличным. Среднегодовая заработная плата промышленных рабочих в Российской империи даже много позже, в 1897 году, составила 187 рублей, в 1900 году – 207 рублей, в 1908 году – 249,5 рубля, в 1913 году – 264 рубля.

Но по величине реальной заработной платы, с учетом разницы в уровне цен, в России получали больше немцев, англичан и французов. Единственно американские рабочие получали на 15 процентов больше россиян.

Большой город – особый образ жизни. Здесь не заведешь огород, покупать надо решительно все. В рабочих поселках тоже далеко не у всех была земля. Купить нужно каждую картофелину и каждый кочан капусты. А стоимость продуктов в небольшой стране определяет рынок.

Последствием этого было полуголодное существование 80 процентов британцев. Тех самых рабочих семей, живших менее чем на 60 фунтов в год в 1970-м, менее чем на 100 фунтов в 1900-м.

О стоимости продовольствия я уже упоминал. Естественно, ни о каких кафе и ресторанах для рабочих речи не шло. Максимум – рабочая столовка, если предприниматель решил ее завести. Такая столовка нужна была на железоделательных производствах, в ремонтных мастерских, на верфях – где труд с металлом, с тяжелыми деталями был очень трудным физически. В столовых ставились специальные люди, следившие, чтобы рабочие не уносили с собой еду семьям. Кормили-то именно их самих, каждый шмат мяса или масла должен был вернуться в виде совершенного труда.

Дома далеко не у всех были кухни. Часто бедняки «готовили на улице у общественных костров, разводимых по ночам, или у булочника, выпекавшего хлеб днем и ночью. Тогда по вечерам в дверь к нему выстраивалась очередь из желавших после рабочего дня приготовить в его огромном чане со студнем свои продукты. Туда засовывались тряпочки с черным пудингом (аналог кровяной колбасы), отруби, говяжьи почки. Хозяева студня не возражали: наваристей будет бульон. Но такие сытые дни в рабочих семьях бывали редко. Чаще всего на ужин доставались краюха черствого хлеба и кружка воды» [251] Коути Е. Недобрая старая Англия. – М.: БХВ-Петербург, 2013. .

Как и у среднего класса, расходы на аренду жилья составляли от 30 до 40 процентов дохода. Вопрос, какого именно жилья… На 8 или даже на 40 фунтов в год нельзя было снять квартиры, где жили Ватсон и Холмс, часто даже отдельной комнаты. Большинство рабочего населения снимало «угол».

Скопление людей в промышленных городах создало колоссальную проблему: этим скопившимся попросту стало негде жить. В Лондоне жилищная проблема стояла особенно остро, но она существовала во всех городах Великобритании. Под жилища использовалось все, что имело крышу. Сдавались сараи, амбары, хлева, погреба. Во дворах сколачивались из досок жуткого вида хибары для постояльцев.

Девяносто процентов домов было перенаселено: в каждой комнате жило по два – три человека. Была также распространена сдача коек постояльцам – семьями, снимавшими целую квартиру или комнату. Встречались объявления о сдаче части комнаты, причем мужчина, работавший днем, и девушка, работавшая прислугой в гостинице ночью, должны были пользоваться одной постелью.

В 1836 году Чарльз Диккенс так увидел лично ему хорошо знакомые трущобы: «Тем, кто не знаком с этой частью Лондона (а таких немало), трудно вообразить себе всю грязь и нищету, которые царят в ней. Убогие домики, где выбитые окна заделаны тряпьем и бумагой и где в каждой комнате ютится по целому семейству, а подчас и по два и по три даже: в подвале – мастера, изготовляющие сласти и засахаренные фрукты, в передних комнатах – цирюльники и торговцы копченой селедкой, в задних – сапожники; торговец певчими птицами на втором этаже, три семейства на третьем и лютый голод на чердаке; в коридоре ирландцы, в столовой – музыкант, на кухне – поденщица и пятеро ее голодных детей» [252] Диккенс Ч. Очерки Боза // Диккенс Ч. Собрание сочинений в 30 тт. Том первый. – М.: ГИХЛ, 1957. .