Френсис Мэсон - Золотой адмирал

Дрожа от радости, он подхватил ее на руки, приподнял над землей и поцеловал. Затем взял ее узел и вышел из темного сада Ибботтов.

Как странно знакомо это было ему — еще раз провести неуверенно покачивающуюся Кэт по узенькой планке моста над ручьем, где он в детстве ловил форель. Вот и сливовый сад мастера Ричарда Амнета уже скрыл за собой остроконечные крыши Сент-Неотса.

Под хлещущим холодным дождем, под низко нависшими небесами они шли все утро разными коровьими тропами, переходили вброд речки и шлепали по заливным лугам, зеленым, насыщенным влагой, меж рощиц, где с листьев капало не переставая. Выбранный маршрут был ему отлично знаком, так как еще мальчишкой Уайэтт, с тисовым луком и стрелами гоняясь за неким благородным оленем, принадлежавшим графу Хантингдонскому, обрыскал почти все леса в этом крае.

Он уводил Кэт все выше, в цепь низких, поросших лесом холмов. Капюшон ее, задевая за ветки, так часто спадал с головы, что она позволила ему болтаться на спине, а своим светло-золотистым волосам — промокать и спутываться с листвой, обломками веток и кусочками коры. Корзина, которую она несла по собственному настоянию, постепенно пропиталась влагой и стала такой тяжелой, что приходилось то и дело перекладывать ее из одной руки в другую.

Во время одной из их нечастых остановок Уайэтт срезал ей палку, чтобы она могла нести ее за спиной на плече и дать отдохнуть рукам. Он заметил, что рот у нее плотно сжался, губы побледнели, а волосы дождь превратил в длинные гладкие пряди, облепившие спину и грудь.

Полдень застал их окруженными вершинами Роубсденских холмов, а холодный дождь все хлестал, словно бы наказывая дочку Эдварда Ибботта за бегство из дома ради разыскиваемого преступника, у которого, кроме сердца, ума и рук, ничего-то почти и не было.

— Г-генри! — Голос ее сквозь шум дождя звучал еле слышно. — Знаешь, мне пора отдохнуть. В-видишь ли, мне сильно натерло ногу и она очень болит.

— Надо было сказать раньше, — мягко упрекнул моряк. — Чем больше волдырь, тем дольше он заживает.

Когда Уайэтт опустил на землю свою ношу и встал на колени, чтобы осмотреть ее башмачок — легкий, совсем не подходящий для долгих путешествий, — то стиснул зубы: сквозь светло-коричневую шерсть чулка просачивалась кровь.

Стоя в обвисшем платьице из серой и грубой шерстяной материи среди серебристо-серых стволов буковой рощи, Кэт выглядела удивительно маленькой и одинокой. Подол юбки был в грязи.

— Прости меня, Генри. Не раздражайся. Мне нужно только чуточку отдохнуть.

Он поднялся с земли и вгляделся в промокшую серую стену шумящего каплями леса.

— Идти осталось немного.

— Немного идти — куда? — Она попыталась улыбнуться.

— До лачуги, на которую я наткнулся в прошлом, когда охотился в Роубсденском лесу. Видишь тот склон?

— Вижу. Он очень крутой.

Кэт непроизвольно оглянулась через плечо и вдруг убедилась, что сквозь косые серебряные нити дождя ей видна чуть ли не вся южная часть Хантингдоншира. Там позади остался родимый дом — с теплой постелью, крепкой непромокаемой крышей и обильной едой.

Едва не падая с ног от голода и усталости, Уайэтт содрогнулся.

— У тебя же силенок почти не осталось, это бесспорно. А ну дай-ка мне понести корзину, — с грубоватой решительностью потребовал он.

— Нет! — Она так резко вздернула подбородок, что капля дождя упала с кончика ее короткого чуть вздернутого носика. — Когда мы уходили из Сент-Неотса, разве я не ручалась, что буду нести свою долю бремени, ниспосланного нам Богом? — Она похлопала по большой камышовой корзине. — Кроме того, ты не должен знать, что у меня здесь, пока… пока мы не доберемся до нашей лачуги, которая, даст Бог, не будет занята бездомными бродягами.

— Не будет. Посмотри! Вон там, по-моему, хороший знак.

Далеко с северной стороны проглянуло солнце и разбросало яркие золотистые пятна по темно-зеленым волнистым холмам и долинам.

Он вытер влагу со лба рукавом и постарался говорить убедительным тоном.

— Нет, я уверен, что домишко будет незанятым. Понимаешь, стоит он в тех холмах довольно высоко и до него добраться не так-то просто. Кроме того, бродяги — народ ленивый, они предпочитают прятаться у дорог.

Уайэтт ненадолго задумался о судьбе двух разбойников поневоле, схваченных им и Питером. Удалось ли им отвертеться от армии? Как странно ведет нас судьба! Ведь и он теперь во всех отношениях не в лучшем положении, чем они. Разве не бежит он от королевского правосудия? Разумеется, за его голову назначат цену; Генри Кромвель со своей лошадиной челюстью непременно позаботится об этом. Наверное, уже давно обратили внимание на совпадение его бегства из тюрьмы и ночного исчезновения Кэт.

Эдвард Ибботт, несомненно, назначит и свою собственную награду и организует погоню.

Уайэтт знал, что являет собой довольно неприятное зрелище: грязный, небритый, с окровавленной повязкой на голове. Дублет его и штаны, уже побывавшие в передряге, пострадали теперь еще больше от веток ежевики, а чулки в черную и зеленую полоску прорвались во многих местах. Слава Богу, хоть ботинки-то остались целы.

— Милая, — он помог ей подняться, — нам нужно идти. — Он решительно присоединил ее удивительно тяжелую корзину к своему узлу и был поражен, как она несла ее до сих пор.

Кэт неопределенно улыбнулась, принимая из его рук вырезанный из ветки посох.

— Не жалеешь, Генри, что я пошла с тобой? Я… боюсь, я для тебя тяжкая обуза.

Он покачал перевязанной рыжей головой.

— Обуза? Ни в коем случае! Неужели не стойко ты держалась, волоча на себе такую вот тяжесть? В прошлом ты ни за что бы с ней не справилась. Твоя выносливость изумляет меня.

— Пока ты был за морями, — спокойно объяснила она, — я часто пешком уходила одна подальше от Сент-Неотса, чтобы никто не мешал мне помечтать о тебе. — С полных губ ее довольно широкого рта сорвалась улыбка, когда она надевала на голову свой капюшон. — Дома отец заботился о том, чтобы у меня поменьше находилось предлогов говорить о тебе.

Когда они снова продолжили путь, следуя узкой тропой, вьющейся вверх среди беспорядочных нагромождений древних обветшалых валунов, дождь еще шел, но небо уже стало понемногу проясняться. Они вспугнули семейство оленей — робких красно-коричневых созданий, долго глядевших на путников, прежде чем броситься наутек через поросль берез, столь же белых, как и выступившие между ними известковые плиты.

Наконец их тропа так круто полезла вверх, что немного спустя они тяжело задышали и взмокли от пота.

— Стой здесь, — приказал ей Уайэтт и, не теряя времени, чтобы убедиться, подчинилась ли девушка, полез дальше один. Он возвратился мокрый, облепленный листьями, но улыбаясь и так быстро, что Кэт и опомниться не успела.