Кузнецов Иван - Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение

В кабинете, помимо Николая Ивановича, сидел Михаил Маркович — главный гипнолог и заместитель начальника по нейроэнергетической работе и учёбе. Товарищ Бродов коротко и внушительно поздравил меня с тем, что я успешно прошла испытания.

— Ты принята в Школу-лабораторию. Теперь слово за тобой. Ты сама хочешь остаться здесь? Подумай и скажи как есть. Без твоего желания тебя никто удерживать не станет.

Этой тирады он мог бы и не произносить. Ещё бы не хотеть остаться! Не помню, что именно я промямлила в ответ, но его восторженная утвердительность не вызывала сомнений.

Тут-то начальники и принялись в моём присутствии выбирать мне новое имя.

После этого Михаил Маркович ушёл, а меня товарищ Бродов ещё не отпустил.

— После экзаменов полагается законный отдых. Завтра до одиннадцати у тебя — свободное время. Ты всё ещё хочешь увидеть немецкий самолёт? Завтра он стоит на площади последний день.

Ну просто день бессмысленных вопросов! Как можно не хотеть увидеть вблизи огромный, чёрный, настоящий сбитый фашистский «юнкерс»?!

— Хочу.

— Хорошо. Вот тебе деньги на метро…

Ура! Я ещё и на метро покатаюсь!

— Надо выйти на станции «Площадь Свердлова». К самолёту стоит большая очередь, помним? Рассчитай, чтобы вернуться не позже одиннадцати. Справишься одна — добраться, вернуться?

— Конечно, справлюсь.

— Попроси у кого-нибудь часики, чтобы не опоздать. Если останется время, посмотришь метро как следует. Но из метро — сразу в Лабораторию. Понимаем?

Как сказать. Задание я поняла: по городу не шляться, на метро туда и обратно — и сразу в подъезд Лаборатории. Я не поняла почему. Не заблудилась бы я, зря он думает. С другой стороны, пока я эту очередь отстою, всё время выйдет.

— Поняла.

— Помним про часики.

Я кивнула, и меня отпустили.

В тот же вечер Нина Анфилофьевна вручила мне знакомый плетёный короб.

— Вот. Мать собрала твои вещи, чтоб ты тут одну кофтёнку до дыр не проносила. Передала для тебя через нашего сотрудника.

— Она сама не придёт? — удивилась я.

— Ты подумай! — назидательно призвала Нина Анфилофьевна. — Ты к ней можешь пойти вечером? Нет: отбой. А она как может? С утра до вечера она работает. И у тебя занятия.

— Тут же близко, — робко возразила я.

Я спросила прямо, до которого часа мать работает. Я бы сходила к ней и вечером: не боюсь тёмных улиц. Но зам по воспитанию возразила: та квартира, куда нас привезли вначале, была, оказывается, служебной, вроде гостиницы, теперь же матери дали жильё гораздо дальше. Кроме того, для всех введена трудовая повинность — рытьё окопов на дальних подступах к Москве. Три часа после основной работы надо рыть, а ещё ведь занимает время дорога туда и оттуда. Получается, время остаётся только поспать.

Настоящее замешательство я испытала, когда выяснилось, что в чемодане нет записки. Мать ведь была грамотная, но читала по слогам, а писала печатными буквами. Если б она сильно спешила, то не успела бы написать: выводила-то она слова медленно. Однако вещи были сложены даже аккуратнее, чем она обычно укладывает. Так какая ж спешка? Пришлось побеспокоить Нину Анфилофьевну: вдруг та забыла передать мне записку?

— Наш сотрудник заехал к ней перед работой. Он спешил, она торопилась. Опоздать — преступление. Вещи она подготовила раньше: всё собиралась сама к нам сюда, но выходных нынче нет. Она передала тебе… привет.

На том я и успокоилась.

Ох, часики — это самое сложное. У кого ж их попросить, если я тут со всеми знакома только неделю? Кто даст?

Постоянно в здании Лаборатории жили Женя и Лида — они, как и я с этого дня, учатся на операторов, а также медсёстры-лаборантки Катя и Серафима. Девушки — дежурные операторы — приходили не каждый раз, спали не долго и покидали комнату так же тихо, как пришли. Они работали сутки, сменяясь по три часа, а потом уходили домой — отдыхать как следует.

Девушки не подтрунивали над моей безымянностью, но необходимость как-то обращаться ко мне вызывала затруднения и создавала напряжение. Мне смущённо говорили: «девочка», «новенькая» или просто «ты». Из-за неловкости девчонки старались делать это как можно реже, потому и общение у нас не очень клеилось. Да и заняты все были дни напролёт — особо не до разговоров.

Теперь же надо у кого-то выклянчить такую ценную вещь, как ручные часики. Со стыда сгоришь!

Но без часов я, чего доброго, не выполню требования руководителя — не вернусь вовремя.

Из всех новых знакомых наиболее внимательно и сочувственно отнеслась ко мне Лида — высокая девушка с кудрявыми русыми волосами, круглым миловидным лицом и весёлыми серыми глазами. Лида вроде как взяла надо мной шефство: чтобы я знала местные порядки, ориентировалась в непростой географии здания, получила представление, кто есть кто в Лаборатории, и чтобы была в курсе военных сводок, даже когда за день не доводилось послушать ни одной. Лида принесла мне из библиотеки книги, чтобы я могла, как все, читать по вечерам: это увлечение у нас было повальным.

К Лиде-то я и подошла с неубедительным объяснением, что товарищ Бродов отпустил меня на завтрашнее утро, но дал задание разжиться часами, чтобы вернулась к назначенному сроку. У Лиды наручные часики были, она не снимала их даже на ночь.

— Товарищ Бродов дал задание? — переспросила Лида, загадочно повела бровью и со вздохом принялась расстёгивать ремешок своих часиков. — Держи. Только аккуратно, ладно? Мне папа их подарил на пятнадцатилетие.

Я прониклась двойной ценностью этого маленького механизма. Грустно вздохнула, оттого что подумала о своём отце. Лида сама завела часы и сама застегнула их на моём запястье.

Вечером я так никому и не сказала, что у меня теперь тоже появилось имя: сама ещё не освоилась с этой новостью и не принимала её всерьёз.

Ночью я сбилась со счёта, сколько раз объявлялась воздушная тревога. Судя по работе наших орудий и по звукам разрывов, налёты опять были массированные.

Утром, когда все ещё спали глубоким сном, меня разбудило аккуратное, но решительное прикосновение к плечу. Нина Анфилофьевна!

— Быстро вставай и собирайся: товарищ Бродов ждёт тебя!

Я забеспокоилась: не случилось ли чего? Что плохого и непосредственно меня касающегося могло случиться в течение тревожной ночи, не хотелось додумывать.

Товарищ Бродов ожидал меня у входной двери. Впервые я видела начальника в форме и фуражке. Никакого впечатления. Тем более что мысли мои были заняты другим вопросом. Только орден Красной Звезды на его груди не мог не притянуть взгляд. А на гражданском пиджаке он ордена не носит — странно! Николай Иванович, видимо, оценил с первого взгляда на моё заспанное лицо всю глубину моей тревоги.