Александр Бушков - Паруса и пушки [litres]

Прискакав обратно в Лондон, Нортумберленд заполучил целую охапку пренеприятнейших новостей…

Тайный Совет, который он полагал своей опорой, недвусмысленно дал понять, что таковой быть не собирается – тут потрудились Арундел, два знатных графа, Шрусбери и Бедфорд и еще пара-тройка влиятельных членов Совета. Абсолютно никаких рычагов воздействия на Совет у Нортумберленда не имелось…

Городские власти в лице лорд-мэра и олдерменов (высших чиновников городской администрации) уже приняли сторону Марии. Правда, не по какому-то побуждению души – к ним явился вездесущий граф Арундел и произнес короткую, вежливую, без единого матерного слова или угроз, убеждая, что от воцарения Марии всем станет только лучше. Одна мелкая деталь: во все время его речи сопровождавший графа лорд Пемброк расхаживал тут же, задумчиво поигрывая обнаженным мечом. Лорд-мэр и его олдермены, люди практичные и с большим житейским опытом, поняли все совершенно правильно и согласились, что законная королева – это Мария, а та соплюшка, что сидит в Тауэре, – вообще непонятно кто.

(Нужно уточнить: столь кипучая деятельность Арундела в пользу Марии была вызвана чисто личными причинами: он был давним ненавистником и врагом семейства Греев и обрадовался случаю устроить им крупную пакость.)

А на Нортумберленда все сыпались свежие лондонские новости, одна другой хуже…

Практически все сторонники Нортумберленда из знати уехали к Марии – изъявить почтение и присягнуть на верность. Даже родной отец Иоанны Первой, лорд Генри Грей, публично заявил: «Королева – ненастоящая». И ускакал в Кеннингхолл – чтобы не отрываться от коллектива.

И наконец, сама юная королева объявила окружающим, что править королевством ей совершенно не по плечу, что она согласилась на все это исключительно по настоянию родителей и герцога с компанией. И потихоньку уехала из Лондона домой, к любимым книгам древнегреческих философов…

Как говорится, абзац котенку… Нортумберленд остался в совершеннейшем одиночестве. Все провалилось. Все рухнуло. Все честолюбивые планы рассыпались прахом… Не было не только ни единого сторонника, но даже любимой кошки, способной утешения ради потереться о ноги хозяина.

И вот тут этот жестокий, властный и умный человек, способный военачальник и мастер искусной интриги, полное впечатление, сломался, как сухое печенье. Он выбежал на главную площадь Кембриджа и, высоко подбрасывая свою богато расшитую жемчугом шапку, принялся во весь голос провозглашать здравицы единственной законной королеве – Марии.

Толку из этого не вышло никакого: собрались зеваки, послушали, поглазели и разошлись – скудное было зрелище, неинтересное. А Нортумберленда там же, на площади, повязала городская стража – не дожидаясь прибытия Марии, лорд-мэр Лондона спешил выслужиться…

Вскоре он собрал у собора Святого Павла немалую толпу горожан и провозгласил, что отныне Англией правит законная королева Мария Первая. После чего устроил майдан в поддержку королевы. Заключался он в том, что народу выкатили немалое количество бочек вина, и началась веселая гулянка с плясками вокруг пылающих костров. Радовались, в общем, не появлению законной королевы, а больше падению ненавистного всем Нортумберленда. Но, в конце концов, какая разница, за что пить, если вино выкатывают бочками и за казенный счет?

Через несколько дней Мария торжественно въехала в столицу – в сопровождении принцессы Елизаветы, восьмисот знатных дворян и нескольких тысяч воинов и просто вооруженных сторонников Марии. Прежде всего она направилась в Тауэр и освободила нескольких знатных дворян-католиков, посаженных за отказ перейти в англиканство. И – первым – епископа Винчестерского Гардинера, которого назначила канцлером.

Интересная подробность: вслед за ними Мария освободила и престарелого герцога Норфолка, сидевшего по какому-то другому делу. Католиком он не был ни при какой погоде – высокой пробы протестант. Мало того – главный притеснитель Марии в прежние времена, когда ей по капризу отца пришлось пережить немало невзгод: ее всячески унижали, разлучили с матерью, заставили стать фрейлиной сводной сестры Елизаветы. Всем этим заправлял как раз Норфолк. Это доказывает, что Мария была совершенно лишена мстительности. Скорее всего, она, искренне верующая женщина, считала месть чувством недостойным христианина и помнила поучение Христа: «Возлюбите врагов своих» (которое, впрочем, не всегда потом соблюдала – потому что была не только женщиной, но и королевой и порой вынуждена была поступать именно как королева).

Итак, впервые на троне Англии оказалась женщина. Как всегда бывает в таких случаях во все времена, начались посадки. За решетку в первую очередь отправили леди Джен Грей, ее мужа Гилфорда Дадли и (очевидно, для комплекта) отца Джен лорда Грея. За ними последовали сын Нортумберленда и пятеро лордов, пользовавшихся репутацией сторонников герцога.

Очень скоро начались и судебные процессы. Первым подсудимым оказался Нортумберленд (что было, в общем, логично, потому что он всю эту кашу и заварил). Председательствовал в суде епископ-канцлер Гардинер, а представителем королевы стал, обратите внимание, тот самый герцог Норфолк, былой гонитель Марии. Положительно, Мария была ничуть не злопамятна.

Поначалу Нортумберленд защищался энергично и умело. Он категорически отказался признать себя виновным в государственной измене. Твердил, что он не изменник и не заговорщик – он просто-напросто в качестве своего рода душеприказчика скрупулезно выполнял все написанное в «Законе о престоле», скрепленном Большой государственной печатью и подписанному, как видите, господа, всеми членами Тайного Совета, а вдобавок более чем сотней епископов и вельмож. Сделать королевой Англии леди Джен Грей – не его злонамеренная выдумка, а предсмертная воля короля Эдуарда. Какой же он в таком случае государственный изменник?

C юридической точки зрения он был совершенно прав – действительно, налицо была недвусмысленно выраженная королевская воля, так что никаких заговоров герцог, собственно, не плел. Поворчав, судьи все же обвинение в государственной измене сняли. Однако выпускать Нортумберленда живым они не собирались. И пошли со своих козырей, заявив: «Закон о престоле», конечно, подлинный, в этом никто не сомневается, но «Акт о престолонаследии» «главнее», потому что утвержден парламентом – а «Закон» не утвержден. И Нортумберленду с его опытом государственного деятеля следовало это знать и выполнять тот закон, который законнее. И, чуть поразмыслив, приговорили Нортумберленда к смертной казни как «предателя» – была в английской юриспруденции и такая формулировка, под которую очень многое можно было подвести… Удобная такая формулировка. Можно сказать, универсальная.