Александр Бушков - Паруса и пушки [litres]

У Людовика Тринадцатого был Ришелье. У Екатерины Второй – Потемкин. У Елизаветы целая плеяда выдающихся государственных деятелей. Похожих людей возле Марии не нашлось (впрочем, это беда многих шотландских монархов). Действуя, можно сказать, наугад, прямо-таки «методом тыка», она восстановила против себя многих. Протестанты ее, католичку, не любили по определению, подстрекаемые нашим старым знакомым Джоном Ноксом (неистовым проповедником и вполне себе крепким мужиком), в пятьдесят семь лет женившимся на восемнадцатилетней красотке – Неистовый Джон был фанатиком, но радостей жизни не чурался. Католики стали Марию недолюбливать за то, что она, пытаясь как-то ладить с протестантами, неосмотрительно сделала им ряд довольно серьезных уступок.

В государственных делах ей не везло – и точно так же не повезло в семейной жизни. Будем не циниками, но реалистами: совсем молодой, красивой и темпераментной женщине одной спать скучно. А поскольку она еще и королева, необходим наследник престола. Так что Мария стала подыскивать себе супруга.

Узнав об этом, Елизавета ей попыталась навязать свою кандидатуру – Роберта Дадли, своего любовника, которого она сделала графом Лестером. Мария от этакой чести решительно отказалась – во-первых, Дадли был «простым» лордом без капли королевской крови, а во-вторых, Мария прекрасно понимала, что Дадли станет при ее дворе английским «агентом влияний». Испанский король сватал ее за своего сына, короли Дании и Швеции сами предлагали руку и сердце – но Мария по каким-то своим причинам всем отказала. И мужа нашла сама – в двадцать один год всерьез влюбилась в молодого красавца Генри Дарнлея, что немаловажно, равного ей по положению (он, как и Мария, был правнуком Генриха Седьмого, только по другой линии), да вдобавок католиком. За него Мария замуж и вышла.

Выбор оказался крайне неудачным. Вопреки известной пословице «Что на витрине, то и в магазине» Дарнлей при ближайшем знакомстве оказался отнюдь не подарком – молодой красавчик был человеком малообразованным (да что там, неотесанным), грубым и недалеким, увлеченным главным образом попойками с приятелями (точнее сказать, прихвостнями). Никакой духовной близости и быть не могло. Мария в своем Холирудском замке создала крохотную копию французского двора: там говорили по-французски, читали французских поэтов и европейских философов вроде Эразма Роттердамского, читали стихи вслух, пели под музыку мадригалы, ставили любительские спектакли по пьесам английских драматургов, устраивали способные ужаснуть пуритан балы-маскарады – на одном из них Мария появилась в мужском костюме, в шелковых облегающих панталонах, а ее партнер по танцам, поэт Шателяр, был наряжен дамой. Дарнлей там выглядел бы белой вороной – да, впрочем, его и на аркане туда было не затащить.

Вдобавок он регулярно закатывал Марии сцены, требуя и себе королевской короны с передачей ему части королевской власти. До этого он числился просто законным супругом королевы, но сам королевского титула не получил, оставаясь тем, кого гораздо позже станут именовать официально принцем-консортом – законный муж, но не имеющий ни короны, ни какой-либо власти. Мария ему столь же регулярно отказывала и в том и в другом, отчего отношения меж супругами лишь ухудшились.

В довершение всего Дарнлей был патологическим ревнивцем. Однажды он приревновал Марию к ее секретарю и музыканту, итальянцу Давиду Риччио, с которым Мария, на его взгляд, проводила подозрительно много времени, и всерьез почитал Риччио ее любовником (большинство историков и биографов считает, что это была напраслина и Марию с ее секретарем связывала лишь общая любовь к книгам, поэзии и музыке).

В домах простых людей семейные ссоры сводятся в основном к битью тарелок на кухне и тасканию друг друга за волосы. В семьях монархов раздоры часто принимают более серьезный оборот – вспомним Стефана и Матильду, Эдуарда и Изабеллу. Вот и Дарнлей задумал самый настоящий заговор с целью убить итальянца. В чем был ничуть не оригинален – убийства из ревности случаются и среди людей самого простого звания. Однако здесь себя в полной мере проявила шотландская уникальность: Шотландия была единственной европейской страной, где заговоры оформлялись письменно. Да, вот представьте себе! Собираясь затеять очередную усобицу или мятеж против короля, лорды составляли письменные договоры о намерениях, под которыми все и расписывались – чтобы в случае чего никто не мог отвертеться. Именовались подобные «контракты» либо «ковенант», либо «бонд».

Дарнлей и его сообщники составили два таких бонда. В первом Дарнлей гарантировал заговорщикам полную безопасность при любом исходе дела, обещая защищать их перед королевой. Во втором… Вот второй гораздо интереснее: в нем лорды, в свою очередь, обязуются признать за Дарнлеем всю полноту королевской власти В СЛУЧАЕ СМЕРТИ КОРОЛЕВЫ. Как покажут последующие события, естественной смерти молодой и полной сил супруги муженек ждать не собирался, а рассчитывал в суматохе прикончить и ее. Положение Дарнлея свободно можно характеризовать словами «ниже плинтуса». Первое время говорили «король и королева» – но потом Дарнлея стали именовать попросту «супругом королевы». Раньше его подпись в королевских рескриптах стояла первой, теперь – второй. Выпущенные было монеты с изображениями Марии и Дарнлея срочно изъяли из обращения. Дарнлея перестали приглашать на заседания Государственного совета и запретили включить в герб королевские регалии. Давид Риччио попросту перестал ему показывать важные государственные бумаги, а там и подпись Дарнлея исчезла вовсе – Риччи попросту с позволения Марии скреплял важные бумаги печатью с ее факсимиле. Английский посол, как все дипломаты, чуткий к малейшим политическим переменам, перестал титуловать Дарнлея «ваше величество». Одним словом, теперь Дарнлей был никто, и звать его никак. Так что причины убрать Марию у него были весомейшие (охлаждение меж супругами к тому времени дошло до того, что Мария отказалась исполнять супружеские обязанности, ссылаясь на беременность, между прочим, такого срока, при котором супруги все же занимаются любовью, если того желают).

Интересно, что о готовящемся заговоре прекрасно знала английская разведка (а помянутый английский посол сам в нем был замешан). Но Елизавета и не собиралась предупреждать Марию – ее больше устраивал на шотландском троне Дарнлей, недалекий субъект невеликого ума. Что-то такое знал и Джон Нокс – есть сведения, что он заранее готовил проповедь, представляя не совершившееся еще убийство (неважно кого, Риччио или Марии) «деянием, заслуживающим всяческой хвалы». Кто-то, так и оставшийся неизвестным, анонимным письмом предупредил Риччио, но Дарнлей (с которым они когда-то были большими друзьями) постарался итальянца обаять и рассеять все подозрения – Риччио письму не поверил.