Николай Лузан - Военная контрразведка. Вчера. Сегодня. Завтра

«…Героические черты польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания… Слава в периоды мятежей и горя, гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнуснейших! И все же всегда существовали две Польши: одна из них боролась за правду, а другая пресмыкалась в подлости».

Рокоссовскому пришлось иметь дело и с теми, и с другими. Человек честный и не терпевший интриг, он вынужден был с головой уйти в военные дела и держаться подальше от политики.

В отношении другого прославленного маршала — Георгия Жукова — Сталин использовал более грубый, но безотказно действовавший прием. В июне 1946 года МГБ начало расследование по т. н. «трофейному делу». По его результатам Абакумов доложил Вождю:

«… Жуков, используя служебное положение, вывез из Германии в значительных количествах мебель, произведения искусства, различное другое трофейное имущество для своего личного пользования».

Позже в объяснительной записке, представленной на имя секретаря ЦК ВКП(б) Андрея Жданова, прославленный маршал пояснял:

«… Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал все это ненужное мне барахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно. Я даю крепкую клятву большевика — не допускать подобных ошибок и глупостей… Я уверен, что я еще нужен буду Родине, великому вождю товарищу Сталину и партии…»

Покаяние проштрафившегося Маршала Победы Сталин принял и поставил его в общий строй. 9 июня 1946 года Жуков был снят с должности Главкома сухопутных войск — замминистра Вооруженных Сил СССР и назначен командующим войсками Одесского военного округа. Спустя восемь месяцев, в феврале 1947 года, на Пленуме ЦК ВКП(б) его вывели из числа кандидатов в члены ЦК ВКП(б).

Выполнив эту задачу Вождя, Абакумов и подчиненное ему МГБ следующий удар нанесли по партийной организации города трех революций — Ленинграду. Выходцы с берегов Невы — новое поколение молодых советских руководителей: секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Кузнецов, член оргбюро ЦК ВКП(б), председатель Совета министров РСФСР Михаил Родионов и первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Павел Попков — во время войны вместе с жителями отстояли свой город. Они не раз смотрели смерти в глаза, потому не боялись смотреть в глаза высокому партийному начальству и предлагали смелые реформы. Этот вызов ленинградцев «старой гвардии» — Молотову, Маленкову, Кагановичу и самому Сталину — дорого им обошелся.

Первым 13 августа 1949 года в кабинете секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова арестовали Кузнецова. Вслед за ним в течение нескольких недель в камеры отправилось несколько сот партийных и хозяйственных работников Ленинграда. Сакральной жертвой пал один из самых талантливых и молодых руководителей новой генерации управленцев, член политбюро ЦК ВКП(б), председатель Госплана и заместитель главы правительства, выходец из Ленинграда Николай Вознесенский. Ему и остальным «заговорщикам предъявили обвинение в том, что они:

«… объединились в антисоветскую группу с целью превратить ее в опору по борьбе с партией и Центральным Комитетом ВКП(б) … отрыве ленинградской организации от ЦК ВКП(б) и в намерении превратить Ленинградскую организацию в свою опору для борьбы с партией … взорвать партию изнутри и узурпировать партийную власть…»

30 сентября 1950 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Вознесенского, Кузнецова, Родионова, Попкова и еще 19 других участников, проходящих по т. н. «ленинградскому делу», к высшей мере наказания. На следующий день их расстреляли, остальные «заговорщики» — 85 человек — получили разные сроки — от 5 до 25 лет, а еще 105 отправились в ссылку на срок от 5 до 8 лет.

Казалось бы, Абакумов с блеском выполнил очередное задание Сталина. Но это была иллюзия. Власть, тем более тоталитарная, не терпит свидетелей своих неблаговидных дел, и потому Абакумов, как и его предшественники — руководители НКВД Генрих Ягода и Николай Ежов, был обречен. Споткнулся Абакумов на очередном «заговоре», вызревавшем в воспаленном сознании Сталина, — «заговоре международного сионизма».

Известный советский кардиолог профессор Яков Этингер, оказавшийся одной из жертв этого «заговора», был арестован и помещен в камеру внутренней тюрьмы на Лубянке. Следствие в отношении него вел старший следователь по особо важным делам подполковник Михаил Рюмин. Он применял к Этингеру весь пыточный арсенал, но так и не добился признательных показаний. В этой связи Абакумов распорядился перевести упрямого подследственного в Лефортовскую тюрьму, отличавшуюся более суровым режимом содержания.

В марте 1951 года, находясь в карцере, Этингер скончался. «Бдительный» Рюмин заподозрил неладное и сигнализировал наверх:

«… Абакумов, чтобы скрыть улики сионистского заговора, распорядился установить для Этингера более суровый режим и распорядился поместить в самую холодную и сырую камеру, что и привело, особенно после приступов грудной жабы, к смерти Этингера ».

Сигнал не остался без внимания тех, кто опасался дальнейшего усиления Абакумова. Не без помощи Берии и Маленкова «бдительный следователь» подготовил письмо-разоблачение на имя Сталина. В нем Рюмин писал:

«… арестованный еврейский националист врач Этингер признал, что при лечении т. Щербакова А. С. имел террористические намерения в отношении его и практически принял все меры к тому, чтобы сократить его жизнь. Абакумов не сообщил ЦК о показаниях Этингера и помешал тем самым выявить законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства».

Реакция Сталина последовала незамедлительно. 4 июля 1951 года Абакумова отстранили от дел, 12-го арестовали вместе с женой Антониной Смирновой — дочерью известного эстрадного артиста. Не пощадили даже малолетнего сына. Он тоже оказался в камере. Абакумову и семье пришлось пройти все земные круги ада, на которые он обрекал других, будучи министром госбезопасности.

19 декабря 1954 года Абакумов оказался на месте своих жертв. За спиной сухо лязгнули затворы пистолетов. Он напрягся. Мгновение между жизнью и смертью, казалось, превратилось в вечность. Пальцы палачей легли на курки, и одновременно громыхнули три выстрела. Слепящая тьма поглотила бывшего министра госбезопасности, бывшего руководителя Смерша, бывшего бойца ЧОН, простого рабочего парня, когда-то поверившего в столь притягательные для юной души слова: Свобода, Равенство, Братство!