Наталия Образцова - Мой любимый крестоносец. Фея тумана

Я проснулся словно от толчка, и первое, что понял, — бешеной качки больше нет. Корпус судна негромко поскрипывал, вокруг меня валялись в беспорядке тюки, ящики и снасти, а в глубине трюма под плохо пригнанными планками настила плескалась вода.

Я поднял крышку палубного люка. Светало, и, хотя продолжал дуть холодный пронизывающий ветер, на палубе вповалку спали измученные матросы. Закутавшись в мокрый насквозь плащ, я направился туда, где у руля стоял капитан.

— Славная ночка выдалась, не так ли, милорд?

Он указал на темнеющую у горизонта полоску суши.

— Не пройдёт и часа, как мы войдём в порт Кале.

Белые плащи тамплиеров я заметил ещё тогда, когда корабль швартовался у береговой стенки.

Вид у меня был довольно потрёпанный, и поэтому они первым делом поинтересовались, смогу ли я ехать верхом. Я слишком спешил, чтобы тратить время на приведение себя в порядок, и они это поняли — я нахлёстывал коня до самого Руана.

Здесь, в комтурии, мне сообщили первые новости. Вам судить, каковы они оказались: Генрих то и дело переезжает с места на место, а Гуго, утомившись гоняться за ним, обосновался в охотничьем замке Лион-ла-Форт, и там тамплиерам удалось побеседовать с ним. Бигод согласился хранить молчание, если я выплачу ему громадную сумму в шесть тысяч фунтов, причём задаток потребовал немедленно, и тамплиерам пришлось выложить ему две тысячи.

Цена немалая, но, пожалуй, впервые за всё это время я вздохнул с облегчением. Хвала Всевышнему, что я не порвал с Орденом и тамплиеры поддержали меня в трудную минуту. Оставалось только одно обстоятельство — с полученными деньгами Гуго сразу же сможет выкупить должность стюарда двора, а значит, всё время будет подле короля. А на такого, как он, полагаться нельзя.

Теперь оставалось только ждать, когда король устанет от скачек по осенним лесам, вернётся и соизволит меня принять. Тамплиеры предложили мне пожить до этого времени в комтурии, пообещав немедленно сообщить, когда появится возможность для аудиенции.

Дни тянулись, наполненные суровыми укорами совести. Я казнил себя за то, что упустил из виду Бигода, а до того — и саму Бэртраду. Недопустимое легкомыслие! Но когда мы виделись с нею в последний раз, она показалась мне такой жалкой и бессильной, что я перестал воспринимать её всерьёз и не придал значения её угрозам... Снова и снова я вспоминал тот страшный день.

В праздник Святой Хильды Гита пожелала посетить монастырь, где провела детство. Я же собирался в Норидж. Рано утром, пока она ещё спала, я поцеловал её и уехал. Мы с Пендой заранее отобрали на продажу девять рыжих поджарых трёхлеток, и в тот миг мне казалось, что нет ничего важнее, чем доставить их в Норидж и передать представителям ордена Храма. Цена была назначена заранее, я ожидал получить изрядную прибыль и гордился, зная, что мои лошади приведут тамплиеров в восторг. У меня не было ни малейшего предчувствия беды. День выдался ясный, безветренный, кони бежали бодро, всхрапывая и потряхивая золотистыми гривами.

Я обещал Гите вернуться к вечеру в монастырь Святой Хильды и вместе с ней отправиться в Гронвуд Кастл. Только благодаря этому я не задержался в Норидже, ибо тамплиеры предложили отметить удачную для обеих сторон сделку. Хвала Небесам, я уклонился.

В монастырь Святой Хильды я прибыл, когда уже смеркалось. И тут же навстречу мне высыпала возбуждённая толпа монахинь. Из их сбивчивых объяснений я понял только то, что в монастырь в День святой мученицы Хильды неожиданно прибыл аббат Ансельм. Он был настроен весьма сурово, придирался к сёстрам и настоятельнице, грозил забрать новый алтарный покров, вышитый монахинями к празднику, а когда прибыла Гита, встретил её бранью и поношениями. Никто не сумел утихомирить преподобного, а люди из свиты аббата открыто оскорбили Гиту, и она сочла за благо покинуть обитель. Ансельм же, словно только того и добивался, тут же велел своим людям собираться и умчался, забыв в спешке про алтарный покров.

Теперь-то я понимал, что всё это было частью общего плана — не дать Гите остаться под защитой стен обители. Оттого и Саймон-каменщик отправился вместе с ней.

Я верил Саймону, он давно служил у меня, и мы всегда ладили. Одного я не учёл — там, где приложила лапу такая дьяволица, как Бэртрада, всё возможно. Она очаровала Саймона, обманула и прельстила его. Слишком поздно мне донесли, что свою последнюю ночь в Незерби она провела с Саймоном, и немудрено, что у парня голова пошла кругом. Кому, если не мне, знать, как она умела казаться милой и желанной. Ведь я и сам некогда попался на этот крючок.

Узнав, что Гиту сопровождают Саймон, Утрэд и её преданная Труда, я не испытал никакого беспокойства. Моя Гита с верными людьми, думал я, они со всеми возможными предосторожностями доставят её в Гронвуд Кастл. Я не сомневался, что Гита направится в наш замок — ведь в Гронвуде ждала Милдрэд. Прочие охранники, весь день пировавшие в Даунхеме, также полагали, что хозяйка отправилась туда. Ни им, отягчённым хмелем, ни мне не пришло в голову, что беременной женщине вряд ли захочется на ночь глядя пускаться в дальний путь в Гронвуд, тогда как Тауэр-Вейк совсем близко и недавно туда проложена новая дорога.

Я сообразил это, уже въезжая в Гронвуд. Гиты здесь не было. Прибывшие туда ранее развесёлые охранники что-то невнятно поясняли, ссылаясь на Саймона. Я-то покричал на них для острастки, но так только срывал досаду, ведь и сам не разобрался в ситуации. Ведь весь день в седле, скакал по холоду, устал, а тут ещё разминулся с любимой. Но в итоге я расслабился у очага, пил подогретое вино с пряностями, возился с дочерью.

Я и не подумал бы трогаться с места, если бы не Милдрэд. Бог весть, что почувствовала эта девчушка, но она вдруг раскапризничалась и стала проситься к матери. Неожиданно я и сам ощутил глухое беспокойство. И тут же велел изумлённому Пенде поднимать людей.

Мы выехали спешно; в холодной ночи с шипением летели искры смоляных факелов. Внезапно мы увидели несущегося нам навстречу всадника. Вернее, всадницу в монашеском одеянии. Это оказалась сестра Отилия. И в каком же виде она была! Покрывало апостольника утеряно, ряса задрана до колен, крест сбился за спину. Обычно едва умевшая править лошадью, она гнала своего пони так, что он совсем обезумел и мы с трудом остановили его, а сестра Отилия едва не рухнула мне на руки. Из её бессвязной речи я разобрал только слова «беда», «раненый», «безумец» и «Гита». Я затряс Отилию, добиваясь от неё подробностей, чем ещё больше испугал несчастную.

Слава Богу, Пенда остановил меня, и спустя короткое время сестра Отилия заговорила. Весь день она провела у больной матери, но к ночи решила вернуться в монастырь. Пожилой леди полегчало, а Отилия знала, что в обитель приедет Гита, и хотела увидеться с ней. Ехала она не спеша и к монастырю приблизилась уже в сумерках.