Глеб Чубинский - Сеть паладинов

— «Кизил элма», — проговорил Маркантонио Лунардо, вздохнул и покачал головой. — План «Кизил элма». Поэтично.

— Что это означает? — спросил Джироламо.

Был холодный ветреный день, в камине кабинета потрескивал огонь. Перед Реформатором лежал объёмистый документ в три десятка листов, который измотанный Джироламо вручил ему накануне глубоким вечером и который Лунардо изучал всю ночь. Джироламо, прежде чем отправиться в Падую, послал туда с отчётом и просьбой о помощи Джанбаттисту Второго, а сам весь день провёл в лазарете монастыря подле Франческо. Раненый пришёл в сознание, но был очень слаб, жаловался на головную боль и тошноту. О происшедшем сказать он толком ничего не мог. Выследив Филиппо, он устроился с ним в той же остерии и, сняв соседнюю с ним комнату, приготовился его сторожить и поджидать товарищей. Услышав подозрительный шум в комнате Филиппо, решил заглянуть туда, приоткрыл дверь и... потерял сознание.

Утром следующего дня в монастырь вернулся Джанбаттиста с медиком из Падуи, который внимательно осмотрел рану на голове Франческо и успокоил всех, сказав, что тот непременно рано или поздно поправится. Только после этого, оставив раненого на попечении товарищей, Джироламо отправился в Падую к падроне.

Реформатор снял с носа очки, и они свободно повисли на серебряной цепочке на его груди.

— «Кизил Элма» означает «красное яблоко», — видя недоумение помощника, он пояснил. — Предполагаю, что это намёк на одну древнюю константинопольскую легенду, которая так и называется — «Легенда о красном яблоке», — он задумался и, прикрыв глаза, словно погрузившись в воспоминания, неспешным голосом продолжал: — Я тебе уже не раз рассказывал, помнится, что любил, переодевшись, инкогнито совершать прогулки в разные кварталы Стамбула.

Однажды вечером, помню, был туман. Да, туман, стелившийся над Золотым Рогом, он плотно укутал город, особенно площади. Но до Фатиха, квартала, куда я в тот день совершил своё тайное путешествие, он не поднялся. Огромный купол и минареты Имарета [107], развалины древнего акведука, мечеть Сулеймана поднимались словно скалы в молочном море.

Я был не один. Нам хотелось посетить могилу Константина Великого [108]. Но вот беда — самим могилу не найти! Дело в том, что саркофаг стоял в греческие времена в храме Святых апостолов, но на его месте Фатих распорядился построить свой Имарет! Поэтому меня и моих товарищей сопровождал, а вернее водил молодой знатный грек Антиох Маврокордато. Помню, мы куда-то забрели, толкнули деревянную калитку сбоку от какой-то мечети и по скользким камням спустились в склеп, мне показалось, давно заброшенный. Но посредине его стоял большой саркофаг. Мы подошли, и Антиох осветил его факелом. Мы ахнули — саркофаг из цельного порфира, около трёх метров в длину! Сомнения наши отпали — это была могила Константина Великого. Верхняя плита была вся испещрена надписями. Антиох уверял нас, что надписи эти сделаны ещё в далёкие византийские времена. Буквы греческие, но смысл текста я, как ни силился, понять не сумел. Это было нечто вроде шифра. Мы попросили грека перевести.

«Это древнее пророчество о начале и конце Константинополя, — объяснил Антиох. — Прочитать его мудрено, потому что из слов выпущены, во-первых, все гласные буквы, а кроме того, во многих словах сокращены и согласные».

«Но хоть что-то ты можешь прочитать?» — попросили мы.

«Я помню только самый конец: “Вернётся наш император и снова возьмёт красное яблоко”», — прочитал Маврокордато.

Лунардо сделал паузу, задумчиво посматривая на помощника, потом продолжал:

— Эти слова будто бы оставил перед смертью сам Константин. Я знаю ту трактовку, которую дал первый константинопольский патриарх при турках Геннадий Схоларий. Он вроде бы расшифровал всю надпись, все пророчество и объяснил последние слова так: «Вернётся наш император, который разобьёт потомков Измаила [109], то есть турецкую империю, и возьмёт красное яблоко, то есть завладеет миром». Вот такое пророчество о конце османов, их сейчас немало ходит на Балканах.

Таким образом, создатели плана «Кизил элма», возможно, имели в виду это пророчество, так как их план имеет своей целью изгнание османов и воцарение нового, нашего, христианского императора.

— А последний император, тот, при котором Константинополь пал и был завоёван османами, — спросил Джироламо. — Его тоже, кажется, звали Константин?

— Совершенно верно. Его звали Константин Палеолог Драгаш. Что я знаю об этом императоре? Он был, пожалуй, достойнейшим из многих правителей погибшей империи. Он отказался сдать Константинополь туркам. Он руководил защитой города в течение всей 54-дневной осады. А в последнем бою, узнав, что нападавшие прорвали оборону и вошли в город, бросился в гущу битвы со словами: «Сразимся с этими варварами!» — и там нашёл свою смерть. Его опознали в куче тел только по золотым застёжкам на сапогах с двуглавым византийским орлом. Насчёт его захоронения есть разные версии. По одной версии, когда кто-то из воинов принёс Фатиху голову Константина, тот поцеловал её и будто бы сказал: «Счастливы были подданные иметь такого государя, каков был ты». Потом якобы он передал голову православному патриарху, чтобы тот похоронил её по греческому обряду. Патриарх вложил её в серебряный ковчег и похоронил под престолом в Святой Софии. По другой легенде, Фатих распорядился голову сначала прибить к Августовой колонне, а затем забальзамировать и отправить по магометанским землям как свидетельство его победы над греками. А тело похоронили с императорскими почестями на одной из площадей Вефа, квартала в центре Стамбула. Тот же Антиох водил нас и к этой могиле. Скромная каменная плита. На плите выбит крест и имя усопшего по-гречески «Константин II». Умер он сорока девяти лет от роду в последний день штурма города, 29 мая 1453 года.

Кстати, вот тебе и ещё одно древнее пророчество, появившееся будто бы ещё в годы создания Константинополя — тысячу лет назад, и которое знали все европейцы, жившие в Стамбуле. Оно звучит примерно так: «Горе тебе, седьмихолмный град! Константином будет возведён великий город, а также в царствование Константина он и разорится за то, что греки, утопая в беззакониях, предались своей гордости!»

— Серьёзный документ, — подытожил Лунардо, протягивая листы плана «Кизил элма» своему помощнику. — Но он, по-моему, ещё больше запутывает дело.

— Почему запутывает?

— Потому, что если этот план составлен сенатором Феро со слов монахов, то он абсолютно все запутывает. В него трудно поверить, — Джироламо перелистал страницы плана. Текст был написан аккуратным почерком и имел вид полноценного документа, составленного частным лицом. На некоторых страницах имелись таблицы, была приложена подробная карта Далматинского побережья Венецианского залива, схемы передвижения войск, их высадки.