Владимир Соболь - Время героев

Сначала один из нукеров Джабраила, Зелимхан, приказал Новицкому участвовать в работах по дому. Сергей должен был вместе с женщинами собирать на дворе, на улице навоз и лепёшками приклеивать к стене, к забору. Потом высохшим кизяком топили очаг. Затея заключалась в том, чтобы унизить русского, показать, что он, мужчина по виду, согласен заниматься грязным, презренным делом. Новицкий, разумеется, отказался. Зелимхан, огромный, свирепый человек, израненный во многих стычках, недобро ухмыльнулся и показал жестами, что он сейчас погонит русского, как осла, палкой. Сергей покачал головой и приготовился защищаться. Они стояли у самой тюрьмы Новицкого. Вокруг мигом собралась толпа односельчан Джабраила. Все подбадривали Зелимхана, а кто-то, показалось Новицкому, уколол его шуткой. Пустая правая глазница горца, которую он не скрывал под повязкой, побагровела, словно бы вдруг засветился глаз Полифема. На удачу Новицкого мимо проезжал Джабраил. Он мигом спешился, вошёл в круг, остановил Зелимхана и приказал позвать раба-переводчика.

— Почему не слушаешь? — строго спросил он Новицкого. — Слова Зелимхана — мои слова. Скажет — работай, иди работай. Скажет ешь — ешь. Откажешься — он заставит.

Новицкий стоял один, скованный, в кольце людей, совершенно ему враждебных. Так страшно ему не было ни в одном сражении. Но он заставил себя держать голову, гордо смотреть в глаза Джабраилу и улыбаться.

— Меня можно убить, Джабраил-бек, — сказал он, невольно подчиняясь интонации чужой речи. — Но нельзя заставить совершить низкий поступок. Я дворянин, так же, как ты. Может быть, как он.

Новицкий показал рукой в сторону Зелимхана. Тот, не понимая слова, решил, что ему угрожают, зарычал и поднял палку.

— Если бы судьба рассудила иначе, и ты попался бы ко мне в руки, я никогда не послал бы тебя чистить конюшню.

Пока ногаец переводил, Джабраил пристально смотрел в глаза Новицкому. И что-то тёплое, показалось Сергею, согрело колючий взгляд его глубоко посаженных глаз.

— Хорошо, — сказал он, будто опустив лезвие шашки или кинжала. — Пусть будет так. Ты дворянин, я дворянин, мы равны. Тебя не будут посылать на работы.

Одну работу Новицкому всё-таки пришлось выполнять — собирать хворост в лесу. Но это занятие, хотя тоже женское, он всё-таки взвалил на себя сам, потому что не мог терпеть едкий кизячный дым. Да и после ночи, проведённой в сыром и холодном доме, почти без движения, потому что цепь к ошейнику была чересчур коротка, ему необходимо было размяться. Он поговорил с Джабраилом, и тот разрешил отлучаться на три-четыре часа, но только с охраной. Зелимхан отрядил с Новицким молодого джигита, совсем ещё мальчика. Шавкат, так звали юношу, гордился своим поручением, но опасался русского и поначалу постоянно держал руку на рукояти пистолета.

Сергей старался не делать резких движений и не пугать сторожа. Напротив, он старался быть дружелюбным и постоянно разговаривал с горцем. Узнавал названия разных предметов и прислушивался к строю чужой речи.

Дело же с выкупом продвигалось, как и предполагал Новицкий, очень медленно и всё время выворачивало не в ту сторону, что угодна была Джабраилу. Сергей знал, что денег за него никто платить не будет. Но и впрямую отказать посланникам бека тоже ни один человек не решится. В штабе опасались, что после такого поворота участь пленника может перемениться разве что к худшему. Пока же в Грозной вели осторожные переговоры, посылали людей в Андреевский, надеясь сбить цену до разумной. Новицкий знал только исходную сумму, которая сразу показалась ему несерьёзной. Но и Джабраил, как понял Сергей, ни секунды не мог рассчитывать, что Ярмул-паша отгрузит ему столько ароб серебра за какого-то странного человечка, гуляющего по лесам и горам ради одного своего удовольствия. Белад по привычке запросил совершенно несуразную цену, с которой всегда начинаются дела о выкупе. Далее сумма будет понижаться, понижаться, пока не опустится до реальной, где-нибудь тысяч десять рублей серебром. Но и те, он был уверен, никто не соберётся платить. Такие люди, как он, нужны государству, только пока они действуют и приносят ощутимую пользу. В трудном положении они обязаны заботиться о себе сами.

Что переговоры идут, он выяснил где-то в середине зимы, когда Джабраил сунул ему сложенный вчетверо лист бумаги, привезённый очередным его посланником.

— Мужайтесь, Сергей Александрович! — выведено было ровным, каллиграфическим почерком. — Бог даст, принудим вашего бека к разумной сделке. Пока что он малоуступчив, но ведь мы торговаться, вы знаете, не стесняемся. Держитесь уверенней, дорогой мой. А уж мы за вас порадеем...

Писано было по-французски и подписано графом Брянским.

Прочитав послание, Сергей уверился, что вся история с его похищением была продумана именно его коллегой по тайной службе. Граф всерьёз принял его угрозу сообщить Георгиадису о неблаговидных поступках его сиятельства и решил запрятать неудобного свидетеля как можно дальше. Проводники, которых он предложил для Новицкого через старика — коменданта Грозной, конечно же, заранее обговорили свой маршрут с Джабраилом, а потом обставили дело так, что обвинить их можно нынче лишь в недостаточной осторожности. И сам Бранский вышел из подозрения настолько, что именно ему поручают вести переговоры об освобождении того человека, которого он сам и продал разбойникам в горы. До этого дня у Новицкого ещё были слабые надежды на освобождение, на выкуп. Любой человек, даже если разум и говорит ему, что положение его безвыходно, в сердце своём сохраняет иллюзию чудесного избавления. Письмо Брянского, сухое и жёсткое, подействовало на Сергея, как ушат ледяной воды. Он понял, что должен рассчитывать только на себя самого.

Между тем успехи его в языке продвинулись достаточно далеко. Зелимхан приказал Шавкату стеречь русского целыми днями, с того момента, как его спускали с цепи утром и до темноты, когда Новицкого вновь приковывали к стене.

Сергей, стараясь больше времени проводить на воздухе, часами месил тяжёлый глубокий снег на улицах аула, в лесу, что начинался в полуверсте ниже по склону. Он заставлял себя передвигать застывшие ноги, звенел звеньями цепи, что порой примерзали к ладоням, и говорил, говорил, говорил. Он знал, что выговаривает слова плохо, что звучит для слуха аборигена смешно, что язык его никак не поворачивается выщёлкивать странные звуки чужого наречия, но главным для него стало ощущение, что они с Шавкатом понимают друг друга.

Новицкий расспрашивал, как живут сородичи юноши, что положено есть, как нужно одеваться, как держать себя при встрече со старшим, с женщиной, с тем, кто моложе тебя годами? Где расположены селения соседей, как сообщаются с ними снежной зимой? Не боятся ли они русских? Не думает ли Шавкат, что Ярмул-паша может послать своих солдат, чтобы забрать его, Сергея, или хотя бы отомстить за него?.. И постепенно из ответов наивного чистосердечного парня у Новицкого начала выстраиваться в голове относительно подробная карта тех мест, куда забросили его случай и злая воля.