Владимир Соболь - Черный гусар

Тучи перепуганных птиц, галок, ворон поднялись с деревьев над площадью, каркали, хлопали крыльями. Солдаты, без того встревоженные, закрестились, задвигались, зароптали. Талызин послал за Паленом.

Скоро генерал-губернатор показался из внутреннего двора. С ним, отставая на пару шагов, торопился и Александр. Вдвоём они перешли тройной мост и вошли внутрь каре.

Палён набрал воздуха и прокричал, перекрывая вороний грай:

— Ребята! Государь наш скончался! Вот новый наш император! Ура!..

Ему ответили только семёновцы и два офицера Преображенского.

Уголком глаза Палён заметил, что Александр побелел и вот-вот потеряет сознание. В первый раз он услышал, что отец его мёртв. На императора надежды не было, граф продолжал действовать сам. Он подбежал к преображенцам и повторил свою речь ещё громче, пространнее и убедительней.

— ...Вашу мать! Императору Александру — ура!

— Ура! — угрюмо и коротко гаркнули зелёные мундиры без радостного раската.

Но Палену и этого показалось довольно.

— Кто хочет увидеть покойного государя? Я проведу.

От рядов первого батальона на два шага вперёд вышел офицер. Мадатов узнал дюжую фигуру Буткова. Следом за ним протолкались унтеры и полдесятка солдат.

— За мной! — скомандовал граф и повернул небольшой отряд к замку.

Александра вели в ту же сторону, поддерживая под руки, офицеры Семёновского полка.

— Ваше величество! Пожалуйте в апартаменты, — кинул ему Пален, едва поравнявшись.

— Ах, граф, — едва пошевелил непослушными губами тот, кто ещё несколько часов назад был только великим князем. — Вы обещали...

Но Палён не расположен был объясняться:

— Не разбивши яиц, яичницу не изжаришь...

Он чувствовал, что совершает Историю. Лучший свой ход он сделал двенадцать часов назад. Когда Павел дал ему понять, что знает о составленном против него заговоре, Палён сказал, что и ему сия конспирология ведома. Он-де нарочно притворился участником комплота, чтобы выявить всех зачинщиков. Пока назвал главного. Павел Петрович продиктовал приказ — назавтра заключить цесаревича в крепость, до тех пор держать под домашним арестом. С этой бумагой генерал-губернатор поспешил к Александру. И тот, изрядно напуганный, отбросил все колебания и благословил выступить сегодняшней ночью. С одним только условием, на которое Пален согласился немедленно, хотя и знал, что оно неисполнимо...

Талызин отобрал два взвода и повёл в замок, следом за Паленом. Прошли арку, пересекли двор наискосок, направо, поднялись по широким ступеням.

— Станете здесь, прапорщик, — кинул генерал Мадатову. — С вами полвзвода. За этими дверьми — комнаты великого князя. Никакого своеволия. Никакого насилия. За порядок вы отвечаете мне. Мне, прапорщик, и только мне. Ясно?!

Валериан вытянулся во фронт. Талызин ушёл, забрав с собой остальных. Валериан расставил посты, ружья велел держать разряженными, но штыки примкнуть.

Через несколько минут он услышал шаги, и две пожилые дамы в лёгкой одежде вбежали из коридора. Мадатов узнал императрицу и сделал эспантоном на караул.

Гренадеры его тоже стали смирно, тоже не готовились к действию.

Двери в покои отворились, и навстречу Марии Фёдоровне выбежали обе невестки. Елизавета была сдержанна и величава, будто уже видела себя рядом с императором всероссийским. Анна рыдала, рассказывала, как к ним в спальню ввалился пьяный Платон Зубов, разбудил Константина; пока их высочества поднимались, даже не отвернулся, сидел, закинув ногу на ногу на крышке стола.

Валериан слушал чужую, непонятную ему речь и мрачнел. Сам он от женщин опасности не ожидал, но друг другу они могли нанести вред немалый. А генерал Талызин приказал ему следить за порядком.

Императрица вдруг зашаталась и оперлась на руку второй дамы. Молодые засуетились и закричали. Из покоев выскочила ещё одна девушка со стаканом воды. Пожилая приняла его и потянулась к губам императрицы.

Валериан перехватил руку.

— Сама!

Фон Ливен вздрогнула. Чернявый, носатый офицер-преображенец был немногословен, мрачен и груб. Хватка у него была словно железная.

— Что он хочет? — крикнула Мария Фёдоровна.

Статс-дама пыталась скрыть бешенство изо всех сил.

Она понимала, что в такую ночь никак нельзя требовать соблюдения этикета. Россией опять правила гвардия. Одно лишнее слово, неверно понятое, неправильное истолкованное, и могло вызвать те великие несчастья, от которых предостерегал Пален.

— Вы не понимаете, друг мой, — проговорила графиня по-французски. — Это вода для её величества...

Валериан опять не понял, и журчание чужой речи его раздражило. Талызин приказал ему охранять, и он выполнял простое и точное поручение.

— Сначала — сама! — повторил он громко и внятно.

Фон Ливен наконец поняла существо дела, но удержалась от смеха и даже не улыбнулась:

— Ах, ваше величество! Он думает, что я собираюсь вас отравить. Смотрите, у вас ещё остались верные слуги. — Она спокойно отпила треть стакана и показала дотошному офицеру: — Видите? Это всего лишь чистая холодная жидкость...

Валериан кивнул головой, отступил, но пристально наблюдал, как императрица пьёт воду глоток за глотком, тяжело двигая кадыком под складками морщинистой кожи...

В огромной зале было многолюдно, шумно и дымно. Гремели голоса, шаркали подошвы, стучали каблуки, трещали и чадили факелы, укреплённые в сырых стенах.

Слух о кончине государя уже разлетелся по городу, и люди, близкие Павлу, съезжались на панихиду. Пажи, камер-юнкера, камергеры, священники осторожно входили и проскальзывали по коридорам, опасаясь одновременно и остаться, и уехать, и желая проститься с императором, и боясь, что их заметят и сочтут сопричастными.

Зато участники полуночного рейда говорили, кричали за всех. Яшвиль, Скарятин, Татаринов, Бибиков, Мансуров и прочие, прочие — все, кого привёл в спальню Павла Петровича генерал Бенингсен. Они были возбуждены и выпитым вином, и содеянным делом, видели по колено себе рвы замка, Фонтанку, Неву и всё Балтийское море.

В самом центре зала, упрямо расставив большие ноги, стоял Николай Зубов. Брат последнего фаворита Екатерины, брат знаменитого генерала. Платон и Валериан тоже тянули заговор. Но Николай в тройке родственников был коренным.

За полтора года до приступа к Михайловскому он ездил с тайным разговором к тестю. Жена Зубова Наталья Александровна была урождённая Суворова, «суворочка», дочь фельдмаршала, генералиссимуса, графа, светлейшего князя. Петербургские заговорщики предполагали, что опальному полководцу стоит только промолвить, и вся русская армия послушно двинется на столицу. В том же, что он захочет нужное слово сказать, конспираторы не сомневались. Знали, как крепко обижен Суворов на императора, что так резко и грубо отставил его от любимого дела.