Джеймс Купер - Избранные сочинения в 6 томах. Том 3.

Френсис тотчас передала капитану просьбу Синглтона и, не в силах побороть свое любопытство, вернулась и села на прежнее место рядом с Изабеллой.

Когда капитан вошел в комнату, раненый нетерпеливо спросил:

— Лоутон, есть у вас сведения о майоре?

Глаза Изабеллы теперь устремились на Лоутона. Он непринужденно, с солдатской простотой поздоровался с ней.

— Он два раза присылал ординарца справиться, как мы тут поживаем в лазарете.

— А почему он не приехал?

— Это вопрос, на который может ответить только он сам: здесь, в Вест-Честере, командует Данвуди. Вы ведь знаете, что красные мундиры выступили; с этих англичан нельзя спускать глаз.

— Да, это так, — протянул Синглтон, словно убежденный доводами капитана. — А почему вы бездельничаете, когда там так много дела?

— Моя правая рука не в блестящем состоянии, к тому же Роноки утром прихрамывал. Я мог бы привести еще одну причину, да боюсь вызвать недовольство мисс Уортон.

— Пожалуйста, говорите, не стесняйтесь меня! — сказала Френсис, и в ответ на добродушную улыбку драгуна ее милое лицо осветилось лукавой усмешкой.

— В таком случае, скажу прямо: запах вашей кухни не позволяет мне покинуть это царство раньше, чем я окончательно не удостоверюсь, что здешняя земля родит прекрасные плоды.

— О, тетя Дженнет изо всех сил старается не уронить честь гостеприимного дома моего отца, — смеясь, ответила девушка. — Однако, уклоняясь от участия в ее трудах, я рискую навлечь на себя немилость, — пойду-ка и предложу ей свою помощь.

Френсис отправилась искать свою тетку, глубоко задумавшись над необычным характером и крайней чувстви-тельностью новой знакомой, которую случай привел в «Белые акации».

Раненый офицер следил взглядом за Френсис, с детской грацией выходившей из комнаты: когда за ней затворилась дверь, он сказал:

— Не часто можно встретить такую тетку и племянницу, Джек: эта девушка похожа на фею, а тетка — на ангела.

— Вы, как я вижу, выздоравливаете, если уже восторгаетесь женским полом.

— Я был бы неблагодарным и бесчувственным человеком, если бы не воздал должное прелести мисс Пейтон.

— Она, конечно, славная, по-матерински добрая леди, а насчет ее прелести, так это дело вкуса. При всем моем уважении к ее житейскому опыту и благоразумию мне бы она могла понравиться, будь она помоложе.

— Но вряд ли ей больше двадцати, — с живостью возразил Синглтон.

— Это смотря по тому, как вести счет; ежели начать с вершины жизни и идти назад, весьма возможно, что и двадцать; но, ежели считать, как полагается, с рождения, то и все сорок.

— Ты принял старшую сестру за тетку, — вставила Изабелла, приложив свою красивую руку к губам больного. — Помолчи, тебе вредно волноваться!

В комнату вошел доктор Ситгривс. Его несколько встревожило лихорадочное состояние пациента, и он подтвердил слова Изабеллы. Капитан Лоутон отправился выразить соболезнование Роноки, который пострадал прошлой ночью, сделав сальто-мортале вместе со своим седоком. К великой радости драгуна, ординарец сообщил, что лошадь последовала примеру хозяина и дело пошло на поправку; после нескольких часов беспрерывных растираний ее ноги вновь обрели, по выражению Лоутона, способность «систематически передвигаться». Драгун велел оседлать Роноки, намереваясь присоединиться к кавалеристам, стоявшим на постое в деревне Четыре Угла, — правда, не раньше, чем он отведает вкусные яства на предстоящем пиршестве.

Тем временем Генри Уортон зашел навестить Уэлмира, и благодаря его утешениям к полковнику вновь вернулось хорошее расположение духа. Он решил подняться с постели и уже был готов встретиться с противником, о котором отзывался с полным пренебрежением, хотя, как показали события, не имел на то никаких оснований. Уортон прекрасно знал, что причиною их беды — так оба они называли свое поражение — была опрометчивость полковника, но он добродушно приписывал все лишь несчастной случайности; из-за нее-то англичане лишились в бою своего командира и в их отряде произошло смятение.

— Короче говоря, Уортон, — сказал полковник, спустив одну ногу с кровати, — то, что случилось, можно объяснить стечением ряда досадных обстоятельств; даже ваша лошадь вдруг понесла, и вам не удалось передать майору мой приказ ударить во фланг мятежников.

— Совершенно верно, — ответил капитан и подтолкнул к кровати полковника туфлю, — если бы нам удалось открыть по ним сильный огонь, мы обратили бы в бегство этих бравых виргинцев.

— Да, да, и в два счета! — крикнул полковник, спустив вторую ногу. — К тому же нам пришлось выбивать пехотинцев из засады, а это и дало виргинцам возможность обрушиться на нас.

— Еще бы! — согласился капитан, отправляя вторую туфлю вслед за первой. — Уж майор Данвуди никогда такой возможности не упустит.

— Мне кажется, что, если бы можно было начать все сначала, — продолжал полковник вставая, — мы весьма основательно изменили бы положение. Впрочем, и сейчас мятежники могут бахвалиться лишь тем, что взяли меня в плен, — ведь им так и не удалось вытеснить нас из леса.

— Конечно, не удалось бы, если бы даже они. и попытались это сделать, — заметил капитан и бросил Уэлмиру остальные принадлежности его костюма.

— Ну, это одно и то же, — возразил полковник, начав одеваться. — В военном искусстве самое главное — найти тактику, которая устрашает врага.

— Ну конечно, вы же помните, как в одной из атак мы разбили их наголову.

— Верно, верно! — с воодушевлением воскликнул полковник. — Будь я там, я воспользовался бы нашим перевесом, и мы поменялись бы с янки ролями!

С этими словами Уэлмир проворно закончил свой туалет и вскоре предстал перед обитателями коттеджа. Он снова был преисполнен самого высокого о себе мнения и нисколько не сомневался, что попал в плен по причинам, неподвластным человеческой воле.

Когда в доме узнали, что полковник Уэлмир выйдет к столу, все стали готовиться к торжественному обеду еще более усердно. Сара, ответив на приветствие этого джентльмена, начала сердечно расспрашивать, не беспокоят ли его раны, затем она поторопилась на кухню, чтобы советом и делом принять участие в подготовке к пиршеству — развлечению, столь часто украшавшему сельскую жизнь в те времена и, пожалуй, сохранившемуся в обиходе и до наших дней.

[88] Перевод М. Донского.

Аромат, привлекший внимание капитана Лоутона, начал проникать во все уголки коттеджа, и кое-какие особенно соблазнительные запахи, поднимавшиеся из подземных владений Цезаря, сообщили драгуну приятную уверенность в том, что его обоняние, не менее острое в таких случаях, чем его зрение — в других, его не подвело. Чтобы полнее наслаждаться ароматами поблизости от их источника и не дать ни одной струйке испарений, насыщенных пряностями Востока, унестись к небесам, минуя его нос, капитан устроился у окна над кухней. Однако, прежде чем занять эту выгодную позицию, он не забыл достойно подготовить к званому обеду собственную персону, конечно в меру возможностей своего скромного гардероба. Кавалерийский мундир всегда открывал ему доступ в самые лучшие дома; правда, этот предмет одежды уже несколько потускнел от бесцеремонного с ним обращения и долгой службы, но для такого торжественного случая его тщательно вычистили и отутюжили. Голова капитана, которую природа украсила черными, как смоль, волосами, теперь блистала снежной белизной, а его жилистая рука, так искусно владевшая саблей, выглядывала из-под кружевной гофрированной манжеты почти с девичьей робостью. Вот, пожалуй, и все изменения в туалете капитана, если не считать более чем празднично сверкавших сапог и шпор, искрившихся в лучах солнца, хотя они и были сделаны из самого обыкновенного железа.