Андрей Васильченко - Ярославский мятеж

В огне пожара в Спасо-Преображенском монастыре погибли многие бесценные документы и экспонаты, например коллекция научной экспедиции Б.А. Вилькицкого 1911–1916 годов, изучившей возможности освоения Северного морского пути и прокладывания его трассы (экспедиция впервые совершила за две навигации с одной зимовкой сквозное плавание из Владивостока в Архангельск). Чудом уцелевшими картами и лоциями экспедиции полярники пользовались и в 1930-е гг. В огне пожара были уничтожены материалы о лечении А.С. Пушкина после ранения на дуэли с Дантесом, хранившиеся в семье Журавских, потомков В.И. Даля, на руках которого скончался поэт. Впрочем, это были мелочи. Город и его жители еще не знали, что такое настоящий ад.

Пытаясь остановить обстрел города именно зажигательными снарядами, полковник Перхуров решил прибегнуть к крайней мере. Позже, во время судебного процесса, он вспоминал об этом эпизоде. «Ту канонаду, которая была в Ярославле в силу этого, не всегда можно было услышать и на фронте в германскую войну. Меня удивляло только то, что действие этих батарей было направлено не на живую силу, а на здания. Между прочим, была стрельба зажигательными снарядами, поднялись пожары, и теперь, когда я просматривал материалы по моему делу, я встретил фамилию Большакова, который мне напомнил слова, о которых я забыл сказать. Когда начались пожары, я не верил, как можно простым снарядом полевым произвести пожар. Я сам артиллерист и знаю, что полевым снарядом нельзя зажечь здание без соломенной крыши. Здесь же горели здания каменные и деревянные, во всяком случае с железными крышами. Потом я узнал, что стрельба производится зажигательными снарядами. Я сделал предложение, чтобы они прекратили стрельбу зажигательными снарядами, так как это приносит громадный вред населению, а на нас мало действует. Я писал тут же угрозу, что если это не будет прекращено, то за выстрелы зажигательными снарядами будет расплачиваться тот, кто сидит под арестом» . Громов, на том же процессе являвшийся свидетелем обвинения, подтвердил эти сведения, только на свой собственный манер: «Он писал: не стреляйте, ибо за каждый ваш выстрел будет расстреляно 10 человек с баржи. Мы ответили, что за каждую голову будет снесено десять домов в щепки» . Обстрел так и не прекратился, но, к чести Перхурова, он решил не прибегать к таким крайним мерам, как расстрел заложников из числа большевиков и советских служащих.

Тем не менее обстрел города не прекратился. Если судить по документам штабов Красной армии, предположения Перхурова о том, что обстрел Ярославля сознательно велся именно зажигательными снарядами, были верными. Почти каждый день в Москву летели просьбы прислать еще и еще зажигательных снарядов. Очевидцы вспоминали, что ультиматум Перхурова подействовал весьма ненадолго: «9 июля, на другой день после происшедшего пожара, стрельба немного попритихла и я пошел посмотреть, что осталось от того, что было вчера. В воздухе пахло гарью, кой-где дымились головешки, обыватели ходили около сгоревших домов и плакали по погибшему имуществу, что ими было нажито своими трудами и чего лишились в один миг. Но недолго пришлось им раздумываться над потерянным, пришлось убегать с пожарища, ввиду опять наступавших белых и поднявшейся стрельбы».

Некоторые из ярославцев решили, что им удастся избежать пожаров. Мол, мы не белые, по нам стрелять не будут. Подобной позиции некоторое время придерживались рабочие табачной и расположенных с ней рядом фабрик. Фабрика «Наследники Дунаева» находилась в 71-м квартале Ярославля, который образовывали Малая Петропавловская, Ильинская и Дворянская улицы, а также расположенный рядом Городской вал. В годы Первой мировой войны здесь было построено несколько десятков деревянных бараков, в которых были размещены запасные понтонные батальоны, равно как всякого рода инженерное имущество. Кроме того, неподалеку находились пороховые погреба, склады сухой древесины и фанеры. 8 июля огонь от начавшихся пожаров перекинулся на склады завода Жакова, сильный ветер стал гнать пламя непосредственно к баракам. Как отмечали очевидцы, в тот день вольная пожарная дружина не дала случиться трагедии. На следующий день стало ясно, что рабочим придется бороться с напастью самим. На заводе решили создать собственную пожарную дружину. Позже рабочий Андреев вспоминал: «Этой организацией мы добились известного рода спайки среди записавшихся в дружину, решив не допускать возможности присоединения к белогвардейскому восстанию». Однако, поскольку красные войска, обстреливавшие город, мало интересовала позиция рабочих, 12 июля пожар добрался до фабрики. Рабочий Судаков вспоминал: « Первым загорелся кооператив, затем разборное отделение. Запас воды из водонапорной башни целиком вышел. Была кем-то пущена провокация, что где-то рядом размещаются взрывчатые вещества и скоро произойдет страшный взрыв. Это среди рабочих произвело такую панику, что они побежали кто куда, побросав вещи. Взрыва не было, только горел бензин. В это время загорелся большой дом главной конторы. Пришлось кувырком выкатывать денежный ящик и закапывать его в землю. Горят кооператив, Павловский корпус и приготовительное отделение». Через день от фабрики остались только обгоревшие развалины, что вмиг изменило мировоззрение «аполитичных» рабочих. Они сформировали боевую дружину, состоявшую из двухсот человек, которая решила примкнуть к Северной Добровольческой армии.

Настоящий огненный кошмар начался в городе несколько дней спустя после того, как сгорели Дунаевская и Вахромеевская фабрики. Мы с трудом можем представить себе тот ужас, в котором оказались мирные жители Ярославля. Очевидец вспоминал с содроганиями: «Писк ребятишек, плач женщин, стрельба, пожары – все это вместе взятое создавало картину полного разрушения и разорения. С вечера, обыкновенно, стрельба усиливалась и ночью превращалась в общий гул со свистом пролетавших снарядов. Небо от огня становилось багровокровавым» . В другом месте можно найти аналогичные описания: «Невольно припоминается кошмарная сцена. Наступала зловеще-страшная ночь. Начался усиленный бой, зарево окрашало атмосферу темно-кровавым светом. Мы сидели в подвале, ожидая с минуты на минуту разрушения нашего убежища и смерти. Вдруг раздался страшный взрыв снаряда, ударившего в кирпичную стену сарая, стоящего напротив дверей подвала, и красная кирпичная пыль, освещенная взрывом снаряда, ворвалась в открытые от напора воздуха двери подвала; все стекла здания полопались. „Пожар“, – у всех мелькнуло в голове. Смятение, общий гул, – ничего не поймешь. Кто замер, как бы оставаясь неподвижным, кто бросился к окнам, кто к стоящему ведру воды (утопающий за соломинку хватается), но, к счастью, все прошло благополучно. Да, столько ужаса пережили в малоразрушенной части города, а про разоренных и говорить нечего».