Эрнест Капандю - Рыцарь в черном плаще

— О, как ты нынче поздно! — заметила она.

— Если кто-нибудь из нас должен сердиться на другого, Нисетта, — сказал А, нежно целуя девушку, — так это я: почему ты не спишь до сих пор?

— Я не смогла уснуть.

— Но почему?

— Я беспокоилась. Я знала, что ты ушел… Я велела Женевьеве лечь, сказала ей, что пойду в свою комнату. Сама же осталась в твоем кабинете, ждала тебя и молилась Богу, чтобы Он тебя защитил. И Он принял мою молитву, потому что ты возвратился живой и невредимый.

А и молодая девушка, беседуя, прошли в комнату, просто меблированную, оба окна которой выходили на набережную.

— Ты голоден, Жильбер? Хочешь ужинать? — спросила Нисетта.

— Нет, сестренка, я не голоден. Только я очень устал, и это неудивительно, потому, что я работал всю ночь.

— На фабрике?

— Конечно, да.

— Стало быть, ты знаешь, как дела у Сабины?

— Да.

— Она здорова?

— Абсолютно.

— И… — продолжала Нисетта, колеблясь, — это все?

— Все…

— Но… кто рассказал тебе о Сабине?

— Ее брат…

Нисетта вздрогнула и, не в силах побороть любопытство, спросила:

— Ты видел Ролана?

Тот, кого молодая девушка назвала Жильбером, взглянул на нее с улыбкой. Нисетта вспыхнула и опустила свои длинные ресницы.

— Да, — сказал Жильбер, смеясь, — я видел Ролана, моя дорогая Нисетта. Он говорил мне о тебе целый вечер.

— Ах! — произнесла молодая девушка, еще больше волнуясь.

— Не любопытно ли тебе узнать, что именно он сказал мне?

— О да! — наивно отвечала Нисетта.

— Он сказал, что ему хотелось бы называть меня братом, чтобы иметь право называть тебя своей женой.

— Он так сказал?

— Он сказал еще кое-что.

— Что именно?

— Какая ты любопытная! Впрочем, все равно, скажу тебе. Он сказал со слезами на глазах и с волнением в голосе, что любит тебя всем сердцем и всей душой, что он честный человек и даже ценой жизни, если это понадобится, докажет тебе свою любовь. Он спросил меня в конце разговора: «Что я должен сделать для того, чтобы Нисетта стала моей женой?»

Нисетта не сводила с брата глаз.

— А ты что ему ответил? — спросила она.

— Я взял его за руку, пожал ее и ответил: «Ролан, я знаю, что ты человек с сердцем и с честью, ты любишь Нисетту… она будет твоей женой».

— Ах! — произнесла молодая девушка, приложив руку к сердцу в сильном волнении.

Жильбер обнял ее, Нисетта обвила руки вокруг шеи брата и, положив голову на его плечо, заплакала.

— Нисетта, Нисетта, — горячо сказал Жильбер, — прекратишь ты плакать? Разве ты не знаешь, что твой брат становится глупцом, когда его сестра плачет! Полно! Посмотри на меня, улыбнись и не плачь.

— Эти слезы, — сказала Нисетта, — текут от радости.

— Ты очень любишь Ролана?

— Конечно!

Нисетта произнесла это с наивностью, показывавшей ее чистосердечие.

— Если ты его любишь, — продолжал Жильбер, — ты будешь счастлива, потому что станешь его женой через три месяца.

— Через три месяца? — удивилась Нисетта.

— Да, — подтвердил Жильбер.

— Почему же именно через три месяца?

— Потому что по причинам, о которых тебе не следует знать, столько времени должно пройти до твоего брака.

— Но…

— Нисетта, — сказал Жильбер твердым голосом и пристально посмотрел на сестру, — ты знаешь, что я не люблю никого на свете, кроме тебя. Вся нежность моего сердца отдана тебе… Я охотно отдал бы и свою жизнь, чтобы упрочить твое счастье. Если я откладываю это счастье на три месяца, то лишь потому, что важные обстоятельства принуждают меня к этому.

— Дорогой брат, — живо перебила его Нисетта, — если ты не любишь на свете никого, кроме меня, то и для меня ты главнее всего. Я никогда не знала ни отца, ни матери — я питаю к тебе всю нежность сестры и дочери, я верю тебе как моему доброму гению. Мое счастье в твоих руках, я буду слепо повиноваться тебе.

— Поцелуй же меня, Нисетта, иди скорее в свою комнату и ложись спать. Иди, дитя мое, и надейся на меня. Твое счастье в надежных руках. Через три месяца ты будешь женой Ролана.

— Мы будем оба тебя любить.

Жильбер грустно улыбнулся и обнял сестру.

— Иди ложись! — повторил он.

Нисетта, в последний раз посмотрев на брата, ушла в соседнюю комнату. Жильбер не спускал с нее глаз.

«Люди терзают мое сердце, и Господь в своем щедром милосердии даровал мне этого ангела для того, чтобы остановить зло».

Он пошел к другой двери, напротив той, которая вела в комнату Нисетты.

— Да! — сказал он, проходя в комнату прямо над лавкой. — Да! Это единственное существо, любимое мной, — остальных я ненавижу!

Когда Жильбер произнес слова «я ненавижу», лицо его приняло свирепое выражение, ноздри расширились, как у хищника, почуявшего кровь.

— Проклятое французское общество! С какой радостью я заплачу наконец всем этим людям за зло, которое они принесли мне!

Он приложился лбом к стеклу; снег продолжал падать. В тишине послышалось пение петуха.

— Пора, — сказал Жильбер, вздрогнув, — будем продолжать мщение!

Подойдя снова к двери, он запер ее на задвижку. В комнате Жильбера стояли большая дубовая кровать с балдахином, огромный сундук, четыре стула и стол. Оба окна были напротив двери. Кровать располагалась справа, а слева возвышался большой камин. Жильбер подошел к камину и, наклонившись, приложился губами к одному из отверстий на боковой раме. Раздался пронзительный свист где-то вдали, со стороны набережной, потом снова послышалось пение петуха. Жильбер погасил фонарь, который он поставил на стол, и комната погрузилась во тьму.

Любуясь современным Новым мостом в Париже, украшенным и отреставрированным, мы не можем и представить себе Новый мост в том виде, в котором он существовал в прежние времена.

Раньше Новый мост, со своими узкими и высокими тротуарами, и особенно со своей «Самаритянкой», имел вид поистине живописный. Все иностранцы, приезжавшие в Париж, стремились в первую очередь осмотреть Новый мост. Наибольший восторг вызывала «Самаритянка».

Она находилась на второй арке, где на сваях возвышалось над мостом здание, украшенное скульптурной группой, представлявшей Спасителя и самаритянку. Из раковины, располагавшейся между двумя этими фигурами, падала вода в позолоченный бассейн. Над скульптурой находились знаменитые часы, игравшие арию, отмеряя время. Механизм, устроенный фламандцем Жаном Линтрлайром, поднимал воду и разливал ее в соседние фонтаны. Сваи Самаритянки не позволяли проходить судам под второй аркой, а под третьей проход был почти невозможен. У первой же арки вода была так низка, что соседство насоса не мешало ей.

Зимой 1745 года Сена обмелела, и под аркой было почти сухо. Холод несколько дней был таким сильным, что на реке появились большие льдины. Во избежание опасного столкновения со льдинами около Самаритянки железными лентами укрепили толстые бревна, о которые должен был разбиваться лед. Это остановило льдины и собрало их в одном месте, и Сена от берега до третьей арки сплошь покрылась льдом.