Поль Бенуа - Колодезь Иакова

– Надеюсь, если только не возобновится кровотечение. Три подряд он вряд ли перенесет.

Кровотечение не повторилось. К вечеру у Иды Иокай появилось больше уверенности.

– Есть улучшение. Есть улучшение. Но не нужно преждевременно праздновать победу. Вы, дитя мое, – обратилась она к Агари, – сейчас же пойдете отдыхать.

– Дайте мне подежурить еще эту ночь.

На следующий день, часов около трех, Агарь, в полдень покинувшая дремавшего Кохбаса, работала, когда вошла Генриетта Вейль.

– Он проснулся. Он хочет с вами говорить, – сказала она.

– Постарайтесь, чтобы он не утомился, не говорил слишком громко, – шепнула докторша, когда Агарь подошла к постели Кохбаса.

Голова Исаака Кохбаса покоилась на подушке. В лице не было ни кровинки. Слезы подступили к глазам Агари.

Он заговорил. Ей пришлось низко к нему наклониться, ибо голос его был чуть слышен.

– Сегодня пятница, – сказал он.

– Пятница, – повторила она.

– Пароход, на котором для меня заказана каюта, отходит завтра. Барон ждет.

Она сделала нетерпеливый жест. Он остановил ее.

– Да, да, я знаю. Мне немыслимо ехать. Однако барон ждет.

– Мы ему телеграфируем, – сказала Агарь. – Он поймет. Через две недели, максимум через месяц, наступит улучшение, и тогда…

Он только покачал головой.

– Нет лучшего человека, чем барон, – сказал он, – это правда. Но мы его должники. Он просил объяснений, нужно их ему дать. К тому же ни через две недели, ни через месяц я в Париж не сумею поехать. Барон выказал к нам доверие. Мы должны оказаться достойными его. Следует исполнить его просьбу.

– Что же делать?

– Завтра кто-нибудь из колонии должен поехать вместо меня.

– Кто-нибудь из колонии, – сказала Агарь и внезапно угадала его мысль. – Кто-нибудь? Генриетта Вейль?

– Нет.

– Почему?

Он сделал над собой усилие.

– Мне трудно говорить. Я должен беречь силы, чтобы сказать самое важное. Нет смысла объяснять, почему Генриетте Вейль нельзя ехать к барону. Никто не любит и не ценит ее больше, чем я. Это дает мне право утверждать, что в Париже она погубит интересы колонии. Не ей ехать.

– Кому же?

Он улыбнулся.

– Мне? – воскликнула Агарь. – Мне ехать в Париж? Мне говорить с бароном? Да это невозможно. Я не сумею. Я неспособна.

– Ты способнее других, – тихо сказал он.

Казалось, близкая смерть сделала его донельзя реалистичным. За пять минут он слабым, вот-вот готовым угаснуть голосом ясно и точно объяснил Агари, в чем состоит ее долг. Такова была воля судьбы. Кохбас никогда не взывал к Иегове. Агарь должна была ехать.

– В первый раз я так настаиваю, – кончил он с болезненной улыбкой. – Всегда, когда дело касается интересов моих братьев, я чувствую прилив энергии. К тому же человеку, так хорошо знающему нашу великую историю, мне нет надобности объяснять, что женщинам нашим поручена божественная миссия искупить вину Евы.

Она слушала безмолвная, подавленная неотвратимостью наступающего. Перед глазами вставали картины, случайно виденные в кинотеатре Парижа. Слово это звоном отдавалось в ее ушах. В Париж надо было ехать за спасением «Колодезя Иакова»!

Кохбас не спускал с нее глаз. Свет их был таким лучезарным, что Агарь покачнулась. Опустившись рядом с постелью, она схватила безжизненно повисшую руку и поцеловала ее.

Пароход снимался с якоря в шесть часов вечера.

Агарь постаралась приехать в Каиффу к самому отходу. Густая вуаль, закрывавшая ее лицо, достаточно ясно говорила о нежелании быть узнанной.

Малютка Гитель провожала ее до самой гавани.

Пароходы в Каиффе не подходят к берегу, а стоят на рейде, на расстоянии мили от суши. Уже спускались сумерки, когда вдали показалась приехавшая за Агарью шлюпка. Они в последний раз обнялись. Гитель вдруг разразилась рыданиями.

– Агарь, Агарь! – воскликнула она. – Я чувствую, что ты больше не вернешься.

Агарь задрожала.

– За кого ты меня принимаешь? – сухо произнесла она.

Но тут же пожалела о своей суровости. Таким безудержным было горе ребенка, что она думала только о том, как бы ее утешить.

На пароходе было человек тридцать колонистов-евреев. Новые грюнберги, новые лодзи – они тоже покидали священную землю. Сионизм, казалось, исходил кровью. В темноте Агарь различила несколько грустных силуэтов. Нельзя было терять ни минуты, чтобы спасти «Колодезь Иакова» от этой страшной заразы. У нее была каюта. Их же как попало разместили на палубе. Мысль, что придется всю дорогу провести в этом деморализующем обществе, ужасала ее.

Город, уже освещенный, отражал в чернеющей воде свои огни.

Облокотившись о борт, Агарь с содроганием узнала то место, где свет горел всего ярче, ярче, чем она это себе представляла… за восемь месяцев заведение Дивизио, очевидно, преуспело больше, чем «Колодезь Иакова».

Загудела сирена. Пароход тихо тронулся.

Сейчас же за Кармельским мысом поднялся заскрипевший в снастях морской ветер. Согнувшись над невидимой волной, Агарь силилась в последний раз взглянуть на Палестинские горы, исчезавшие в ночи.

Шел дождь, когда Агарь приехала в Париж.

Все утро вытирала она носовым платком запотевшее стекло купе, силясь разглядеть пробегающий за окном пейзаж. Извилины широкой реки с серой, пронзаемой струями дождя водой; маленькие пригородные вокзалы; черные зимние леса, над которыми на миг встало солнце, тотчас скрывшееся за коричневым туманом. Желая яснее все увидеть, она опустила стекло. Повеяло холодом. Взяв фиакр, Агарь поехала на улицу Эколь, где должен был находиться указанный ей Генриеттой Вейль пансион. Вместо пансиона здесь было отделение какого-то банка.

Тут Агари пришел на ум адрес гостиницы, куда она писала подруге по мюзик-холлу.

– «Селек-отель», площадь Сорбонны, – приказала она кучеру, немного пораженная близостью этих двух мест.

Оставив в комнате чемоданы, она тотчас же узнала, где телефон. Разве каждая проходящая минута не наносила ущерб жалким финансам «Колодезя Иакова», о котором она, одинокая, в незнакомом городе, думала со странным, ей самой непонятным волнением?

В телефонной книге было столько Ротшильдов, что она ужаснулась. Найдя того, к кому у нее было дело, она в нерешительности остановилась. В книге были бесчисленные номера: частная квартира, конторы, секретариаты. Агарь не знала, какой из них выбрать. Кончилось тем, что она вообще не позвонила, а написала письмо, извещая о своем приезде и прося аудиенции.

Она вышла, чтобы отправить письмо. Озноб охватил ее. Тонкое пальтишко не грело. После долгих размышлений она решилась купить другое, более теплое, которое вскоре нашла в магазине Клюни за очень умеренную цену. Пришлось немного его переделать. Поспешно, без аппетита позавтракав, Агарь принялась за работу. Было часа четыре, когда она покинула свою комнату. На землю спускалась ночь.