Кэролин Ларрингтон - Скандинавские мифы: от Тора и Локи до Толкина и «Игры престолов»

Фафнер и Фасольт уносят Фрейю. Артур Рэкем (1910)

Таинственный мастер-строитель и его конь при возведении стен Асгарда. Роберт Энгельс (1919)

Как и в изложении Вагнера, скандинавские боги виновны в нарушении клятвы, данной строителю, которая гарантировала ему не только вознаграждение, но и безопасность до окончания работы. Нарушение клятвы – на основании того, что строитель оказался «горным великаном», скрывшим свою природу, – создает опасность. Снорри рассматривает этическую сторону, цитируя «Прорицание вёльвы»:

Один верхом на восьминогом коне Слейпнире подъезжает к женщине, которая предлагает ему рог с питьем. Изображение на картинном камне из Ченгвиде, Готланд

Боги предстают клятвопреступниками; возникает вопрос об их моральной ответственности за развитие истории. Допустимо ли нарушить клятву, данную великанам, даже если один из них скрыл, кто он такой? Отказ от данного слова обозначает момент, когда боги теряют свои преимущества, и это неизбежно ведет к их падению. Вероятно, мы допускаем слишком тесную связь и преемственность между разными мифами, записанными в различных контекстах, но, безусловно, «Прорицание вёльвы», как мы еще убедимся в главе 6, объясняет, как события ведут к Рагнарёку, и дает системную последовательность причин и следствий.

Но пока боги властвуют в мире безраздельно. Стены Асгарда – не единственное, что они смогли получить от великанов. Главный культурный миф связан с историей обретения еще одного сокровища – меда поэзии. И на этот раз божественная субстанция добывалась с использованием насилия и преображения, и она прошла долгий путь по мифической вселенной, прежде чем достаться богам и людям. Когда состоялся обмен заложниками между асами и ванами (см. главу 2), обе стороны плевали в котел, и из скопившейся в нем слюны возник Квасир. Он был мудрейшим существом и странствовал по миру, обучая мудрости, пока его не убили два злобных карлика. Они ферментировали кровь Квасира, смешав ее с натуральным пчелиным медом, и создали поразительной силы хмельной мед (медовуху). Когда боги стали искать Квасира, хитроумные карлики заявили, что тот задохнулся от своей мудрости, поскольку никто не был достаточно умен, чтобы задавать ему вопросы.

Затем карлики-убийцы позвали великана Гиллинга с ними на рыбалку, перевернули лодку и утопили его. Они убили и его вдову, потому что устали от ее плача о муже. Тогда брат погибшего великана Суттунг совершил акт возмездия: он отвез карликов на лодке в шхеры и пригрозил высадить их там и утопить. Карлики откупились, отдав ему кровавый мед; Суттунг отнес драгоценный напиток домой, там налил его в три больших чана, поручив дочери Гуннлёд охранять их. Тогда Один придумал причудливый план, как украсть этот мед. В чужом облике он пришел в дом Бауги, еще одного брата Суттунга, где работники косили сено. Он заточил их серпы магическим оселком, а когда они захотели приобрести эту славную вещь, подбросил его в воздух. В попытках схватить камень работники отсекли друг другу головы наточенными серпами. Тогда Один предложил Бауги свои услуги: завершить их работу при условии, что хозяин поможет ему отхлебнуть меда, который есть у его брата. Когда полевые работы были завершены, Бауги вместе с Одином пришел к Суттунгу, но тот отказал им в награде. Бауги рассердился и взялся помочь Одину пробурить узкий проход сквозь гору Хнитбьёрг («сокрушающая скалы»), внутри которой стояли чаны с медом, а затем бог превратился в змею и прополз в отверстие. Там он соблазнил Гуннлёд и провел с ней три ночи, после которых она позволила ему сделать три глотка драгоценного меда.

Один осушил все три чана, каждый за один глоток, превратился в орла и улетел. Суттунг узнал, что его ограбили, тоже обернулся орлом и пустился в погоню. Асы заранее приготовили чаны для меда, и Один изверг его, как только миновал стены Асгарда. Однако, чтобы задержать Суттунга, он сбросил немного сладкого янтаря через задний проход в лицо орла-великана. Эти капли рассеялись за пределами Асгарда, и любой может собирать их; из них, говорят, и рождается вдохновение плохих поэтов. Как всегда, с помощью ухищрений и обмана, готовности нарушать обещания и выворачивать их наизнанку, но требуя от остальных точного соблюдения клятв, Один приобрел для богов и людей великий дар. Эта версия предания – единственная полная история обретения меда поэзии, дошедшая до нас сквозь века, но во многих кеннингах, связанных с поэзией, таких как «напиток карликов», «море Одрерира» (Одрерир – один из чанов Суттунга) или «добыча Одина», детали этого мифа подтверждаются.

Бауги и Один бурят гору, чтобы добраться до Гуннлёд и получить мед поэзии. Миниатюра из исландской рукописи XVIII века

В этом предании боги берут верх над другими обитателями Вселенной; злонамеренность серийных убийц – карликов, тупость работников Бауги, доверчивость несчастной Гуннлёд идут на пользу богам и позволяют им получить мед. Пусть лучше им воспользуются поэты, чем драгоценный напиток будет простаивать в горе, в чанах Суттунга. «Используй или потеряешь» – идеальная формула в отношении культурных сокровищ; поэты, которые поведали про мед, едины в своей вере, что кража во имя вдохновения – дело достойное.

Один соблазняет Гуннлёд ради меда поэзии. Лоренц Фрёлих (1895)

Один в виде орла извергает часть меда, чтобы задержать преследующего его великана Суттунга. Миниатюра из исландской рукописи XVIII века

В поэме «Речи Высокого» Один похваляется своим приключением. Он рассказывает, как сделал проход в горе, пробрался в хранилище Суттунга, рискуя жизнью, как уговорил Гуннлёд дать ему шанс отпить драгоценного меда: «…плату недобрую / деве я отдал / за ласку, любовь / за всю ее скорбь». Красота Гуннлёд была куплена слишком дешево: ее соблазнил бог, который, вероятно, обещал жениться на ней. На следующий день после кражи инеистые великаны пришли в чертоги Одина и спросили, что случилось: «Клятву Один / дал на кольце; / не коварна ли клятва?» (Пер. А. И. Корсуна. Цит. по: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975.) Один говорит, что солгал им и разбил сердце Гуннлёд, но оно того стоило, поскольку он вернул на свет мед поэзии. Несомненно, Гуннлёд воспринимала это иначе.