Александр Дюма - Сесиль

По возвращении в гостиницу они застали маркизу не только одетой, но и уже беседующей с адвокатом, за которым она послала, чтобы проконсультироваться относительно своих прав на возвращение конфискованного у нее Конвентом имущества.

Адвокат разъяснил маркизе многое, о чем она понятия не имела: консулат, оказывается, имеет своей целью монархию, не пройдет и трех месяцев, как Бонапарт станет императором, а так как новому трону понадобится двойная поддержка прошлого и будущего, все старинные знатные семейства, которые примкнут к новой династии, безусловно будут приняты с радостью.

Что же касается конфискованного имущества, то об этом нечего было и думать; однако взамен в виде компенсации Империя, располагая средствами, пенсионами, должностями и майоратами, готова была предоставить все это тем, кто пожелает принять такую компенсацию.

Беседа эта заставила маркизу задуматься. Что же касается Сесиль, то она не понимала, каким образом дела политические могут повлиять на ее судьбу.

Маркизу же поражало то спокойствие, с каким Франция подчинялась господству какого-то корсиканца, ничтожного артиллерийского офицера, выигравшего несколько сражений и совершившего переворот 18 брюмера, — только и всего.

Они с Анри долго обсуждали этот вопрос. Анри всем сердцем был привязан к свергнутой династии, верность которой хранила вся его семья, но Анри был молод, Анри мечтал о славном будущем, Анри получил военное образование, и в глубине души Анри считал, стараясь, возможно, заглушить голос совести, что служить во Франции — это значит служить Франции. Человек, стоявший во главе страны, сделал ее могущественной и прославленной, что явилось своего рода оправданием незаконности его власти. Бонапарт в глазах Анри был узурпатором, но он, по крайней мере, обладал теми блестящими качествами, которые заставляют признать узурпацию.

День прошел в подобных разговорах; Анри составлял компанию Сесиль и маркизы так долго, как это позволяли приличия, но маркиза сама продлила его визит, пригласив Анри отобедать вместе с ней и ее внучкой.

Вечером Сесиль захотелось еще раз увидеть море, и она стала умолять бабушку пойти прогуляться на мол. Маркиза возражала, ссылаясь на дальность расстояния и уверяя, что подобная прогулка несомненно утомит ее, ибо она полностью утратила привычку ходить; но Сесиль подвела г-жу де ла Рош-Берто к окну, показала порт, находившийся в двух шагах, и так упрашивала ее, что та в конце концов согласилась.

Анри подал руку маркизе, а Сесиль пошла впереди вместе с мадемуазель Аспасией. Всю дорогу г-жа де ла Рош-Берто сетовала на неровности мостовой, затем, добравшись до порта, начала жаловаться на запах кораблей, а дойдя до конца мола, выразила недовольство морским бризом.

Она принадлежала к числу тех натур, которые, сделав что-то для других, испытывают потребность ежеминутно напоминать об этом, давая почувствовать всю тяжесть приносимой ими жертвы.

Это заставило Сесиль еще глубже осознать огромную разницу между маркизой и своей матерью.

Вернулись в гостиницу. Маркиза страшно устала и пожелала сразу же уйти к себе в комнату. И молодым людям тоже пришлось расстаться, но для того лишь, чтобы встретиться на другой день: дилижанс отправлялся в шесть часов утра.

Впрочем, минувший день оставил столько воспоминаний, что каждому предстояло провести сладостную ночь.

На следующий день жалобы маркизы возобновились: виданое ли дело пускаться в путь в шесть часов утра? Она сетовала на то, что не исполнила первоначального своего намерения: наняв почтовую карету, можно было бы ехать когда вздумается, например в одиннадцать часов или в полдень, выпив предварительно положенный шоколад.

Но в ту пору, как, впрочем, и поныне, кондукторы дилижансов оставались неумолимы. В шесть часов пять минут тяжелая махина тронулась в путь — на Париж.

Как мы уже говорили, маркиза, Сесиль и мадемуазель Аспасия путешествовали в купе, а Анри — в средней части дилижанса; но на каждой станции Анри приходил справиться, как чувствуют себя его дамы. Во время первой и второй остановки он застал маркизу очень хмурой, но, хотя она громко жаловалась, что ей предстоит провести ужасную ночь, на третьей станции ее уже можно было видеть спящей.

Однако это не помешало ей, когда остановились на завтрак в Абвиле, заявить, что она не сомкнула за ночь глаз.

Зато молодые люди действительно не сомкнули глаз, но ни словом не обмолвились на этот счет, а главное, ни на что не жаловались.

В путь тронулись сразу же после завтрака и остановились лишь в Бове на время обеда. Анри распахнул дверцу прежде чем вышел кондуктор. Маркиза души в нем не чаяла.

За столом Анри все внимание сосредоточил на своих дамах, предупреждая малейшее их желание; снова занимая место в экипаже, маркиза поблагодарила его пожатием руки, а Сесиль одарила его улыбкой.

В семь часов вечера вдали показались огни Парижа. Сесиль знала, что они въезжают через заставу Сен-Дени и, согласно правилам, экипаж остановят на таможне. Знала и то, что именно на этой таможне маркизу, баронессу и ее едва не узнали; Сесиль была тогда ребенком, но ей так запомнилось пребывание в том маленьком кабинете, что, когда дилижанс остановился, она попросила у бабушки позволения взглянуть на это страшное место, где баронессе с маркизой довелось столько всего пережить.

Маркиза согласилась, хотя задала себе вопрос, что может быть привлекательного в столь безотрадных воспоминаниях.

Анри поэтому отправился к начальнику поста за разрешением для юной дамы пройти через караульное помещение и заглянуть на минуту во внутреннюю комнату.

Само собой разумеется, такое разрешение было получено тотчас же.

Маркиза не пожелала выходить, и Сесиль пошла вместе с Анри.

Она направилась прямо в кабинет и узнала его: все оставалось на своих местах — тот же старый деревянный стол, те же старые соломенные стулья.

Именно здесь, сидя на одном из этих стульев перед этим столом, она впервые увидела славного г-на Дюваля.

Одно воспоминание повлекло за собой все остальные. На память Сесиль вслед за г-ном Дювалем пришли его жена и Эдуард — тот Эдуард, кого матушка предназначала ей в мужья и с кем она даже не встретилась перед отъездом.

Тут бедная девочка почувствовала угрызения совести, к тому же ей вспомнилась мать, и из глаз ее хлынули слезы.

За исключением Анри, никто из сопровождавших Сесиль не понял, что такого трогательного было в старом деревянном столе и старых соломенных стульях.

Но для Сесиль с этим была связана вся ее прошлая жизнь.

Кондуктор позвал Сесиль с Анри; оба сели в дилижанс, и тот тронулся в путь, миновав заставу.

Через двенадцать лет Сесиль возвращалась в Париж через ту же заставу Сен-Дени, которую она видела, уезжая из него.