Алексей Воронков - Марь [litres]

…Но вот все готово к дороге. Перед тем как проводить Ефима с Мотрей, Савельевы по давней своей привычке сели за стол и выпили горячего чая с брусникой…

А потом зазвенели в тайге колокольчики, привязанные к ошейникам оленей, заскрипели полозья саней… Прощайте, дорогие наши! Берегите себя!

Колька с Федькой долго бежали за оленями, пока не выдохлись. Они стояли и не то с грустью, не то с понятным мальчишеским восторгом глядели вслед удаляющемуся оленьему цугу, который, помаячив немного впереди, вконец скрылся в снежном вихре за поворотом.

– Прощай, дядька Ефим! Прощай, тетка Мотря! Прощай, братик Андрейка!

Попервости Грачевский даже был рад, что их забросили в эту глушь. Мало того что они даже примерно не знали своих координат, так у них еще на третий день вышла из строя рация, и теперь они были полностью оторваны от мира. Ну и пусть! – решил Володька. Зато теперь он ощущал эту неподдельную радость жизни. Вот где свобода! – восхищенно думал он. Вот где ты сам себе велосипед. Любой бы экзистенциалист ему сейчас позавидовал. «Люди свободны!» Кто это сказал?.. Ах, да, Сартр… Вернее, эту мысль он подарил одному из героев своей пьесы «Мухи»… Кажется, то был Юпитер, а вот кому он говорил?.. Не Оресту ли? Точно ему!

Раньше понятие «свобода» было для Грачевского, человека до мозга костей урбанизированного и воспитанного исключительно на книгах, вещью, можно сказать, абстрактной. Он и к идеям этих последователей так называемой философии существования, от которой с недавних пор с ума сходила вся просвещенная Европа, вначале отнесся с недоверием. Ну что, дескать, знают о провозглашаемой ими всеобщей свободе духа эти выросшие на асфальте люди, для которых, как он понял, свобода – вообще понятие растяжимое? Взять тех же Сартра с Камю, которых называют атеистическими экзистенциалистами… Эти хотят вырвать человечество из рук религии, сделав таким образом его свободным. Но разве, закопав бога в нашу грешную землю, можно полностью освободить свой дух и плоть от цепей цивилизации? – думал Володька. Ведь есть же еще начальники разного ранга, которые будут всю жизнь пить твою кровь, есть заводы с фабриками, которые будут травить тебя своим ядом… Есть, в конце концов, ничтожные людишки с их мелочной психологией, от которых никуда не сбежишь. Тогда разве это свобода?.. Ну а тут еще эта постоянная мысль о смерти… Ведь коль человек смертный, он уже несвободный. Слава богу, нашлись философы, которые решили укротить в нас этот страх ожидания. Смерть, говорил Эпикур, не имеет к нам никакого отношения: пока мы живы, ее нет, когда есть она, то нет нас.

Однако единственного верного пути, как избавиться от пут прогнившего насквозь современного общества, ни один философ не может назвать. Пытаются, конечно, но пока что все впустую… Тот же Лао-цзы в своем трактате «Дао дэ цзин» учит, чтобы человечество подчинялось естественному порядку жизни, «пути» всех вещей, от которого нельзя отступить. Так ведь это тоже закрепощение духа, та же авторитарная мысль. Впрочем, думает Грачевский, в этом мире все настолько авторитарно, что порой становится даже страшно. У нас и искусство авторитарно, и идеи, и даже сами слова несут заряд этого авторитарного начала. Пытаешься забыться в умных книгах, читаешь Достоевского, а и там все то же… Впрочем, что может тебе сказать напуганный каторгой человек, который, решив искупить свои молодые грехи, придумал каких-то там маргиналов, которых он называет «бесами»? Это он, сидя в натопленной квартире, философски осмысливал в своих романах социальные контрасты, изображая каких-то недоумков, по сути, идиотов, делая их фигурами глубоко психологичными и трагическими. А вот выхода к свободе, о которой он подспудно мечтал, по сути, и не искал. Разве что Раскольников у него пытался вырваться из пут духовного рабства, но и тот вконец раскаивается в убийстве двух женщин и решает в дальнейшем идти праведной дорогой, подчиняясь всем законам и правилам. Ну прямо-таки Короленко с его огоньками надежды, которые горят где-то впереди. А что это за огоньки – никто не знает. А ведь человеку ясность ума нужна.

Вот Ницше да, тот что-то искал, построив свою философию на базе странных идей Достоевского. Но и он указывал на какой-то сомнительный путь, где все попахивает авторитаризмом. Взять того же его «Заратустру», где он проповедует идеи «сильной личности»… Что это, как не стремление поставить нас под знамена могущественного идиота, который еще неизвестно куда нас поведет?

И так везде. Возьмешься за чтение Платона – так тут же споткнешься о его идеи кастовости по примеру Древней Индии, где общество подразделялось на сословия… Интересно, к какому из них он себя хотел причислить? Ну, наверное же, не к трудящимся массам, а к высшему сословию философов-мудрецов. Какая-то рабская философия. Говорят же: раб хочет не свободы, раб хочет своих рабов…

Однако все это не то… Нужны мудрецы, способные породить высокие идеи – те, что помогли бы нам построить идеальное общество. Но таких мудрецов покуда не нашлось… Потуги, конечно, были, но все заканчивалось ничем. Где-то свободу затоптали, где-то не хватило колбасы, а где-то того и другого вместе. Значит, все, тупик, коли даже ни великая эпоха Просвещения, ни идеи величайших философов всех времен и народов, ни революции, ни умные вожди не смогли ничего сделать?

А вот он, Грачевский, неожиданно сделал открытие, которое должно поразить воображение мыслителей. Он открыл тайну, которую никто не мог открыть до него. Все, оказывается, очень просто: нужно лишь попасть в такую глухомань, в которую попали они, и отключиться от всего мира. «Люди! – хотелось воскликнуть ему. – Неужели вы еще не поняли, что выход у нас один: убежать от цивилизации и забыться среди лесов и ручьев, среди диких полей и нехоженых троп?»

Да, теперь он понял, что человек действительно может освободить свой дух и волю от всякой суеты, а в целом – от оков цивилизации, стоит ему только захотеть. Бегство из городов – вот он путь к свободе.

Этими своими мыслями он на досуге поделился с Рудиком Старковым. Они тогда только что пообедали, и Грачевский позволил братве часок отдохнуть, чтобы потом с новыми силами взяться за работу. Разбив лагерь на таежной опушке, они тогда занимались обустройством территории и заготовкой дров. Только что прошел снежок, который сейчас таял и искрился капельками пота среди старой пожухлой травы. Было свежо, словно после дождя, и остро пахло озоном. Эти запахи навеяли Грачевскому мысли о доме, где после дождя пахло точно так же остро и пряно.

– Я вижу, блаженствуешь? – заметив стоящего возле палатки с закрытыми глазами Володьку – тот подставил лицо солнцу и, чтобы сполна прочувствовать состояние счастья, медленно и глубоко дышал, – улыбнулся Руд. – Пойдем лучше прогуляемся. А то мы давно что-то с тобой не общались. За делами-то и поболтать некогда.