Алексей Воронков - Марь [litres]

– Это точно. Сколько мы шарахались по тайге? Месяца два?.. – подал голос Аноха.

– Бери больше! – проговорил Филин.

– Ну вот… А уж часок-другой подождать – раз плюнуть… Ну а свое мы еще возьмем, правильно я говорю, Гузя?

Тот улыбнулся.

– Бабу хочу… – мечтательно произнес он.

– Нет, вначале надо пожрать, – говорит Шепелявый. – Выпить и пожрать, а уж потом…

– А ты что молчишь? – обращается Аноха к Луке. – Недоволен, что ли, чем? Мы ж тебя на волю вытащили. Понимаешь? На волю!

– Слышь, Лука, а ведь тебе повезло… – неожиданно заявил Шепелявый. – Еще б немного, и нам пришлось бы тебя того… – он осклабился, обнажив свои большие гнилые зубы. – Ты думаешь, для чего мы тебя брали?.. Ну, сечешь?

– Заткни хлебало! – погрозил ему кулаком Аноха. – Тоже раскудахтался!.. Гляди, как бы мы тебя самого не того…

Ну вот, сами признались, зачем я им нужен, сжал зубы Лука… Нет, как только появится удобный случай, тут же сбегу от них. Сволочи! Да они, если их прижмет, родную мать не пожалеют. Звери, одним словом.

Спрятавшись от чужих глаз в густом березняке, они разожгли костер и вскипятили на нем в котелке талую воду, после чего стали гонять кружку с кипятком по кругу. Один глотнет – передаст другому, тот – третьему… И так до тех пор, пока кружка не опустела. Потом они вновь наполнили ее – и все пошло по новой. Пытались таким образом заглушить в себе чувство голода.

– Слышь, Грек… А ловко нас твой латыш провел… – сделав очередной глоток и чуточку повеселев, с усмешкой произнес Аноха.

– Да не латыш он – литовец… – поправил его Грек. – Хотя что те, что эти, все одно – чухна… – в этот момент настала его очередь пить кипяток и он умолк. Однако, сделав глоток и крякнув от удовольствия, решил вдруг высказаться: – Вот тварь! Взял да положил на нас хрен с прибором… – Это он снова про литовца. – А ведь под статьей фраер ходит… Вернулся бы в свою чухляндию, спрятался где – глядишь, и пронесло бы… – Он покачал головой. – Но теперь ему кранты… Тут ему такой букет статей из УК преподнесут – всю жизнь нюхать будет. Дурак!

– Дуракам закон не писан, если писан – то не читан, если читан – то не понят, если понят – то не так! – выдал тюремную присказку Шепелявый.

– Шакал он, а не дурак, – говорит Филин. – Ух, попался бы он мне сейчас…

– Ну и что бы ты с ним сделал? – интересуется Шепелявый.

– Что? Да вальнул бы его, как того быка… – он хмыкнул. – Сука буду – не забуду! Изуродую иуду…

Шепелявый согласно кивает ему. Дескать, правильно мыслишь…

Так они и дождались темноты.

– Эй, сифилисы-бубоны – сели все в вагоны! – отпустив старую блатную шутку, велит всем Грек. Забросив лежащего подле костра Ерёму на учака, они отправились в поселок.

– Вы только потише там, ладно?.. А то напугаете моих… – умоляет их Ерёма. Ему совсем стало худо. Его то в жар бросает, то в холод.

– Ладно, не стони!.. – прикрикнул на него Грек. – Ничего мы им не сделаем… Если, конечно, хорошо себя будут вести…

– Будут… будут… – облизывая спекшиеся губы, произнес Ерёма. – Я им скажу… скажу…

Возле Ереминого дома их встретили псы, которые не знали, то ли им лаять от радости, то ли рыком своим выказать настороженность. Как-никак хозяин был не один. С ним были чужаки, и почему-то густо и тревожно пахло кровью. И заволновались псы, засуетились в растерянности.

– Фу!.. Место… место… – еле слышно приказал им Ерёма, но те даже не пошевелились. Так и стояли в растерянности, на всякий случай ощетинив шерсть на загривках и виляя пушистыми, похожими на лисьи, хвостами.

В доме, куда они ввалились, впустив вперед себя свежие запахи догорающего дня, было все то же. С одной стороны, домашние были рады возвращению хозяина, с другой – их смутили бородатые лица незнакомцев и тот тревожный дух немытых тел, который исходил от них. А тут еще Ерёма выглядел не краше мертвеца. Осунувшийся, бледный, он еле стоял на ногах. Впрочем, если бы не эти люди, которые держали его под руки, он, наверное, давно бы упал.

В доме от прибытка людей становится тесно.

– Не бойтесь… Слышьте? Говорю, не бойтесь… Это мои знакомые… – пробормотал Ерёма.

– Кто это? – ткнув пальцем в Марфу, настороженно спрашивает Ерёму Грек.

– Это моя эня… Мать, значит…

– А это?

– Аги… Жена…

– А это дети? – кивнул Грек на застывших в настороженной позе Кольку с Федькой.

– Ага… Дети…

– Вот, раненого вашего сына нашли в тайге… – соврал Грек, обращаясь к Марфе. – Куда его положить?

Марфа, едва сдерживая себя, чтобы не заголосить, указала им на смежную комнату – там ее сына и уложили в кровать.

– Ты б за фельдшерицей сбегала, – обратилась она к Арине. – Пускай посмотрит…

Грек жестом останавливает Еремину жену, которая уже было хотела набросить на себя дошку.

– А ну стой, стерва! И быстро отвалила от двери… – приказывает он ей. – А ты, мамаша, – это он Марфе, – не суетись… Лучше скажи, как у вас тут с витамином «Ц»: сальце, маслице, винце… Есть, спрашиваю, что пожрать?.. Коль есть, накрывай стол – братва с голоду подыхает.

– Но а как же он?.. – указывая взглядом туда, где лежал ее сын, испуганно проговорила старуха. – Ему же помочь надо…

– Бог поможет! – смеется Аноха. – А ты давай, пошевеливайся… Не то мы вам тут устроим такой праздник…

– Вы же обещали!.. – будто бы издалека донесся сдавленный голос Ерёмы.

– Да лежи ты там, дятел косоглазый! А то раньше времени зажмуришься… – прикрикнул на него Шепелявый. Завидев испуганных мальцов, шуганул их: – А ну, волчары, спрятались по норам – кому говорю?!

Колька с Федькой, почуяв неладное, тут же скрылись с глаз. Почуяли беду и женщины. Они притихли и будто бы вжались в пол. Страшно им.

– Ну, что стоите? – поведя носом и уловив густые запахи пищи, недовольно спрашивает женщин Грек. – Я же сказал: быстро накрыли стол!

Те тут же бросились к плите. Захлопали крышки кастрюль, зазвенела посуда… Ужин был давно готов – ждали только Ерёму. Но теперь вот вместо него чужих приходится кормить. Да не просто чужих – разбойников каких-то. Вон какие бороды у них страшные!.. А как они держат себя? Как разговаривают? Ну точно разбойники! Уж не они ли Ерёму поранили?

Стол накрыли женщины быстро. Чего там только не было! И вареное амакаксэ – медвежье мясо, и буюрун – кровяная колбаса, и бэюнпи уллэ – мясо дикого оленя… А еще был соленый только что из тузлука таймень, было вяленое, нарезанное полосками мясо – ургакта, а к сему и хлебушек свой домашний – колобо, а еще моченая брусника и даже сушеные ленки.

– Люблю повеселиться, особенно пожрать! – потирает руки Шепелявый.

– Ох, умник какой! Дай своего мозга жопу помазать, – юродствует Филин.

– А где гамыра? Что-то я гамыры не вижу на столе! – удивляется Аноха, усаживаясь вместе с товарищами за стол.