Ольга Елисеева - Белый ворон

Александр Христофорыч крепился как мог, но неизбежно пал бы жертвой собственных страстей, если бы камердинер не сообщил, что хозяин накрыл в общей зале фриштик и приглашает господ постояльцев. Место было бойкое. Прямой тракт на Петербург, а потому обитателями на день-ночь в гостинице на улице Капуцинов были все сплошь служивые — офицеры или чиновники. Если и дебоширили — что случалось, — то уже на другое утро убирались со всеми потрохами, бледные, извиняющиеся и норовящие сунуть целковик сверху за лом и бой.

Хозяин — поляк здравый и с брюшком — знал, что москали много едят. И куда в них, схизматиков, лезет? Что касается немчуры на русской службе, то те скромничали только дома, в Faterland, а здесь налегали на блины и сырники, как будто мечтали отожрать бока за всех своих ледащих предков. Поэтому, услышав фамилию Бенкендорф, трактирщик сразу велел подавать каплунов, бигос и картошку, залитую сверху яичницей о пяти глазах. Христофорыч потребовал себе лимон. Разрезал его пополам, половину выдавил на яичницу, а половину на бигос. И съел за обе щеки, запивая горячим шоколадом. Любил кислое и сладкое. Лучше, когда вместе. Перебивая один вкус другим.

Между тем в общую залу спустился ещё один постоялец. Чиновник Министерства иностранных дел, которого Бенкендорф догнал дорогой. Вигель следовал из Парижа в Петербург с полной папкой бумаг. Увидав проезжего соотечественника, он подсел к нему и стал наблюдать, как голодный Христофоров сын поглощает каплунов, только косточки трещат.

— У вас отменный аппетит, сударь, — заметил Филипп Филиппович, принимая от хозяина глубокую тарелку рисовой каши.

— Вы решили мне его испортить? — Бенкендорф не любил статских.

— Вы не расположены к беседе? — обиделся советник.

— Я ем.

Незнакомец не сделал ничего дурного. Но почему-то остро не нравился Шурке. Генерал инстинктивно чувствовал, что чиновнику от него что-то надо. Он щёлкнул пальцами, подзывая хозяина. Потребовал пива и уставился на Вигеля выцветшими льдинками глаз.

— Едете из Парижа?

Тот оживился.

— Вы тоже, насколько я понимаю?

— Да-с, имел казённую надобность.

— В точности так-с. И как вам тамошние порядки?

— В каком смысле?

— Вы человек военный. Вероятно, имели касательство до нашего корпуса.

— Что с того?

Вигель тревожно поводил шеей.

— Говорят всякое. Хотелось бы услышать мнение сведущего лица.

Бенкендорф откинулся на спинку стула. Любопытный субъект.

— С кем имею честь?

Они представились. Чиновник по особым поручениям. Ещё интереснее. И вся эта дрянь вьётся вокруг оккупационного корпуса? Бенкендорф поковырял ножом в зубах.

— Что вас, собственно, занимает? Войска как войска.

— Ну как же! — всплеснул ручками Филипп Филиппович. — Сколько слухов! Вольнодумство. Нарушение устава. Нравственные пороки всякого рода...

«Да, слухи у нас распускать умеют, — кивнул Бенкендорф. — Интересно, по чьему повелению?»

— Не видел ничего подобного, — отрезал он. — Командующий граф Воронцов лицо доверенное.

— Вот и жаль, что государь доверяет людям, чья преданность держится на одних амбициях, — с неожиданной жёсткостью парировал Вигель. — Странно, что вы, генерал-адъютант, находясь в Париже, ничего подозрительного не заметили. В то время как язвы тамошних пороков буквально кричат о себе на каждом шагу.

— Что вы имеете в виду? — не понял Александр Христофорыч. Его поразило, как изменился тон собеседника. От подобострастия чуть ли не к обличению.

— Изволите любопытствовать? — Вигель сардонически усмехнулся. — У меня с собой немало свидетельств распутного поведения корпуса и его начальников. Подписанных уважаемыми и достойными людьми...

— Офицерами? — уточнил собеседник.

Советник не растерялся.

— Есть и офицеры. Не это важно. Важно, как вы, генерал-адъютант государя, могли сего не разглядеть? Подобная слепота подозрительна.

«Да он меня шантажирует!» — в душе рассмеялся Бенкендорф.

— Что же вы посоветуете мне? — с напускной растерянностью осведомился он.

Филипп Филиппович возликовал.

— Вот если бы вы присоединили своё мнение к голосам честных сынов Отечества...

«Ну да, понятно. Твои свидетельства недобирают веса из-за низких чинов обвинителей, — констатировал Бенкендорф — Понадобился аж генерал-адъютант».

— Хотелось бы ознакомиться с донесениями, — вслух сказал он. — Чтобы вникнуть, так сказать, в предмет.

— Извольте. — Вигель встал. — Всё вам показать не могу. Но одно-два, думаю, распечатать для вашего любопытства. Делу это не повредит.

— Не повредит, не повредит, — бубнил себе под нос Бенкендорф, поднимаясь вслед за советником в его комнату на втором этаже.

Вигель вёл себя с должной опаской и местонахождение основного пакета гостю не показал. Искомая пара донесений, как видно, не самых важных, лежала в сумке. «А может, всего пара и есть?» — на минуту усомнился он и взял первый лист в руки. Жалоба таможенников из Авена. Да, оплошал граф. Хотя, с другой стороны, чего с этой братией церемониться? Начнём ножкой шаркать, они нас всех перережут. На то и щука в речке, чтобы карась не дремал.

Второй донос также подступил от французов. Муниципалитет. Самоуправство с судом над каким-то мародёром.

— И это всё? — хмыкнул Бенкендорф. — С подобными бумагами вас не пустят на порог Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. А если и пустят, то хода не дадут. Здесь нет ничего вопиющего.

— Вы так считаете? — прищурился Вигель. — Ну, хорошо.

Он подошёл к походному сундучку, несколько замялся. Видно, в его планы не входило знакомить случайного попутчика с главным. Мало ли что? Но советник пожадничал. Чувствовал: доносы несолидны. Тут бы хоть один генеральский! И вдруг такая удача. Царский адъютант из Парижа с казённым поручением! Подобные люди больше всего боятся за свою карьеру. Пригрози им бросить тень на безупречную преданность высочайшим лицам, и они твои...

— Хорошо, — повторил Филипп Филиппович, сжимая губы в пунцовую точку. — Но я беру с вас слово сохранить увиденное в полном секрете.

В душе Христофорыч потешался над ним: «Вольно тебе брать то, чего не давали!»

Чиновник извлёк из сундучка на свет Божий действительно толстую папку и, развязав её, протянул Бенкендорфу несколько верхних страниц, исписанных твёрдым, чётким почерком. Генерал пробежал их глазами. Оценил. Веско. С пониманием дела. И правда, граф дерзок на язык. Не в меру глумлив в отношении петербургского начальства. Ладно, а дальше? Экзерциции не по уставу. Наказания, которых нет... Неведомый доноситель владел вопросом. Сколько. Когда. Где. И что при этом говорилось. Сведущий малый!

— Позвольте полюбопытствовать имя сего верного сына Отечества? — съязвил Бенкендорф. — Сдаётся мне, он знает многовато для стороннего наблюдателя.