Ольга Елисеева - Белый ворон

— Так вы выходите замуж?

Секунду назад светившееся лицо Толстой стало кислым.

— Надо вам было всё испортить? — она сползла с него на кровать и шумно завозилась, надевая туфли.

— Любопытно спросить, за кого? — проигнорировал её замечание Арсений. — Кто такой Всеволожский?

— Не знаю! — огрызнулась девица. — Это папа придумал. И мне просто уже надо быть замужем. Третий месяц пошёл. Скоро всем станет заметно. Вам-то что?

По тому, как возмущённо запыхтел генерал, было ясно, что ему очень даже многое нужно. После истории с Мавромихалисами он как-то не задумывался о возможной беременности Аграфены.

— Вы же говорили... у вас часты выкидыши.

Толстая просияла.

— А вот этот как-то зацепился! Сеня, милый, ну что вы меня мучаете? Я ведь не за тем пришла.

— А зачем вы пришли? — Закревский поймал её руку. — Выходит, вам совершенно всё равно, с кем венчаться?

Груша выдернула у него свою ладонь.

— Мне больше никто не предлагал. А ребёнку нужен отец. Для метрики.

Генерал почесал в затылке.

— Чей же он? Или вам, как всегда, трудно сказать?

— Нет, отчего же? — Графиня поджала губы. — Три месяца. Посчитайте сами. Я, конечно, не вершина добродетелей. Но в пост стараюсь этого не делать. Чтобы не огорчать матушку на небесах...

Она сердито глянула на него, как будто он подбил её на нарушение церковных правил.

— Груша, вы в своём уме? — осведомился Закревский. — Если это мой ребёнок, то почему было не сказать? Или вы полагали, что я не поверю?

— Я полагала, что вам всё равно, — отрезала она. — А кроме того, я не до такой степени свинья, чтобы играть на вашем благородстве. Мы сразу решили: без обязательств... Я такая, какая я есть. И я не хочу делать вас несчастным. Вы сами знаете: я неуёмная.

— Не говорите глупостей, — отрезал генерал. — Зато я очень даже скоро уймусь. И если после меня останется кто-то с фамилией Закревский, это будет приятным сюрпризом.

Груша заморгала. Ей совсем не нравилось настроение любовника.

— Нет. Так не стоит думать. Всё в руках Божьих. Поедемте на воды. Или в деревню. Я стану за вами приглядывать. Вы хотите жениться и сделать меня вдовой?

— Именно.

Толстая наморщила лоб. В том, что предлагал Арсений, была и жертва, и побег одновременно.

— Видите ли, Аграфена Фёдоровна. — Закревский криво усмехнулся. — Вы завели роман с покойником.

— «Близ Наревы дом мой тесный», — передразнила его графиня строкой из Жуковского. — Сеня, я к вам очень привязана и не позволю вам быстро умереть.

— Желаете, чтобы помучился? — генерал притянул её к себе. — Хотите вы того или нет, но вам придётся наконец представить меня своему отцу. И поверьте, его ожидает самый неприятный в жизни разговор.

Графа Толстого Закревский уломал быстро. Аграфена и не знала, как внушительно выглядит её жених, когда наденет не только генерал-адъютантский мундир, но и все ордена. У неё дух перехватило при виде звёзд Александра Невского и Владимира, Георгиевского креста на шее и целой россыпи иностранных наград на левой стороне груди.

— Сударыня, это железо тянет меня к земле, — мрачно пошутил Закревский. Однако в глубине души ему было приятно нескрываемое восхищение Груши. Поскольку больше нечем красоваться, то пусть хоть это оценит.

Его приезд в дом Толстых был необычен. Не принято, чтобы девица знакомила родителей с женихом. Телегу впереди лошади не ставят. Однако есть правило, по которому кавалер, имея серьёзные намерения, может сам представиться и просить разрешения ухаживать за невестой. Но чтобы сразу руки — такое следовало занести в анналы светских хроник. Впрочем, Закревский не особенно беспокоился на сей счёт. И сразу подавил малейшие попытки графа к сопротивлению.

— Это мой ребёнок, — сказал он, плотно прикрыв дверь кабинета, куда провёл его отец суженой. — Советую немедленно отказать господину Всеволожскому. Что касается Аграфены Фёдоровны, то она больше не ваша забота.

— Вы берёте её без приданого? — на губах графа появилась неприятная улыбка.

— Отнюдь, — генерал сел, не дожидаясь приглашения, и вкратце изложил будущему тестю причину, по которой приданое мадемуазель Толстой не только останется при ней, но и будет удвоено. — Добиваясь наград, вы толкали дочь на путь разврата и заставляли её соблазнять должностных лиц, — сказал он. — Такое поведение отца семейства заинтересует Синод. Хотите посидеть в монастыре полгода в качестве покаяния? А передать имения в опеку? Дворянин, изобличённый в безнравственности, не может владеть землёй с душами.

— Вы жадный человек, господин Закревский, — процедил граф.

Арсений не стал разубеждать Толстого. Охота была! Они сговорились на двенадцати тысячах крепостных и тульских имениях. У Аграфены глаза на лоб полезли, когда она узнала, с чем её выдают за нищего генерала.

— Даже жалко помирать, — рассмеялся Арсений, пересказывая ей разговор с батюшкой. — Вы ещё не раздумали вручить мне свою руку? Моё богатство перед вами, — он указал на Тишку.

— Правда, один? — усомнилась Груша.

— Будь у меня хотя бы двое, я бы вас не взял.

Они прекрасно провели вечер, и Толстая уехала от жениха в полном восхищении. Но у самого Закревского оставалось ещё одно дело, которое он собирался прояснить до венчания. Пару месяцев назад генерал заметил, что его беспутная любовница тайно посещает Выборгскую сторону — небогатую окраину, где ей, светской львице, как будто нечего было делать. Если принять во внимание квакерские общины, скопческие корабли, старообрядцев всякого толка, сползавшихся в столицу из медвежьих углов и устраивавших радения с плясками и свальным грехом, то поездки Груши вызывали беспокойство. Самые знатные особы бывали замечены там. Нервная, впечатлительная графиня вполне могла попасться в сети какой-нибудь секты. Аграфена была беременна. Бог знает, что они там делают с младенцами? Надо её тащить из тенёт, пока не поздно. Сегодня он ей защита. А завтра...

Поэтому Арсений решил разок прокатиться за суженой. Что и сделал, наняв извозчика и приказав ему следовать на почтительном расстоянии от кареты графини, не теряя её, однако, из виду. Богатая часть города быстро промелькнула за окнами. В глубине любой улицы действовал закон трёх домов. Первый, ближе к Невскому, был роскошен. Второй — ничего себе. Третий — почти прост. За ними тянулись деревянные строения. Казармы полков. Верфи.

После войны 1812 года в моду вошли кони кремовой масти с белыми гривами и хвостами до земли. Поэтому у каждого третьего в карету были запряжены именно такие. В центре экипажи катились в два ряда. За Фонтанкой движение стихало. А на окраине изредка встречались даже телеги. Здесь следить за Аграфеной оказалось непросто. Благо у церкви Самсония её карета остановилась, и графиня прошла в бедный храм, ничуть не смущаясь своего полного несоответствия окружающей простоте. Её атласный капор мелькнул за деревянным забором. Выйдя из кареты, Арсений заметил на церковном дворе длинный рубленый дом с окнами-заволоками. За ним сад, где около двадцати ребятишек играли в свайку и валяли друг друга по земле. Мадемуазель Толстая миновала церковь и скрылась за дверью избы, откуда на улицу повалили сизые клубы дыма, знаменовавшие собой печку, топившуюся по-чёрному.