Ольга Елисеева - Белый ворон

— Что ж, господин полковник, — усмехнулся Аракчеев. — Дело в следующем. Вы с вашим товарищем будете откомандированы к Ладоге. Определять линии построек, приготовлять луга и пастбища для новых поселенцев, наводить где надо мосты и править дороги. Для чего получите каждый по четыре пехотных батальона.

По вытянувшимся лицам гостей граф понял, что сельские труды им незнакомы.

— Имеете нечто возразить? — он гаденько захихикал, отчего его подбородок собрался гармошкой.

— Ваше сиятельство, — не выдержал Казначеев. — Мы штабные офицеры. Нами болота никогда не осушали. Если мы построим мост, он рухнет. Будучи употреблены при составлении бумаг и в сфере администрации, мы принесём больше пользы...

Последняя фраза взбесила графа. Он грозно воздвигся над столом и опёрся на кулаки.

— Позвольте мне самому судить, что полезно, что нет. И где употреблять каждого из подчинённых! Я не привык выслушивать отговорки. Не знаю, как у вас там, а здесь всякий, кто увиливает от службы, лишается чинов. Угодно вам взять четыре батальона и командовать ими при осушении почвы — берите.

Угодно быть разжалованным в рядовые и уже в этом звании заниматься тем же самым — милости прошу. Если же построенный вами мост не то что рухнет — даст трещину, когда по нему промарширует кирасирский полк, имейте в виду: я буду оч-чень удивлён.

Сказав всё это, граф несколько минут наслаждался произведённым впечатлением. А потом буднично глянул на часы и, сменив гнев на милость, заявил:

— Уже сервирован обед. Окажите честь. Присоединитесь к моим домашним.

Потрясённые сменой его настроений, Фабр и Казначеев выказали полную готовность следовать к столу. Тем более что со вчерашнего дня у них маковой росинки во рту не было. Чуть только Аракчеев покинул кабинет, с него мигом слетел официальный тон, и он обратился в любезнейшего помещика. Такие перепады скорее пугали, чем обнадёживали, ибо никогда нельзя было наверняка знать, какова будет реакция его сиятельства на самые простые слова и действия. В этом граф блестяще подражал своему благодетелю императору Павлу. Но если несчастный государь и правда страдал душевным расстройством, то Аракчеев лишь разыгрывал «слабые нервы», чтобы держать окружающих в постоянном напряжении. Сбитые с толку люди легче поддаются на провокации. Особенно если сам провокатор сохраняет трезвость и холодный ум.

Казначеева с Фабром удивило, что столовая располагалась в подвальном этаже бельведера, где был уже накрыт стол человек на тридцать. Кроме домашних его сиятельства, присутствовали несколько гренадер собственного Аракчеевского полка — по одному унтер-офицеру и рядовому от каждой роты. Для них устанавливалась очерёдность, и в особые дни граф призывал их к себе «откушать», чего несчастные страшились хуже земляных работ.

За столом, помимо хозяина, собрались доктор Миллер, медик графа, и молоденький семёновский поручик, которого вошедшим представили как Михаила Шумского, флигель-адъютанта государя. А когда все расселись, вошла высокая дебелая дама, одетая изысканно, но просто. На вид ей казалось лет 35. Она сразу обращала на себя внимание цыганскими чертами лица, тёмной, оливковой кожей и чёрными огненными глазами.

— А вот мой дорогой друг и домоправительница Настасья Фёдоровна, — провозгласил граф, усаживая женщину подле себя.

Присутствующие повскакали, отвешивая ей поклоны. А те, кто был впервые, с любопытством воззрились на знаменитую госпожу Минкину, двадцать лет в обход законной жены олицетворявшую семейный очаг грозного Аракчеева. Должно быть, в первой молодости экономка и была хороша, но уже миновала тот возраст, когда юность разглаживает пороки на челе. Жёсткость и сластолюбие читались в очерке её рта. Когда супруги долго живут вместе, у них появляется общее выражение лиц. Именно такое было у графа и его домоправительницы. Свет не видел более дружной пары!

— Отведайте, гости дорогие, чем Бог послал, — провозгласила Настасья Фёдоровна, и обед начался.

Лакей в ливрее, обшитой басонами с аракчеевским гербом, пошёл вкруг стола с подносом, на котором стоял графин водки и крошечная, не более напёрстка, рюмка синего стекла. Сначала поднесли его светлости. Потом гостям по старшинству чинов и наконец гренадерам. При этом Фабр не понимал, почему бы каждому не поставить к прибору по рюмке. Уморительно было смотреть, как здоровенные гренадеры неловко брали шкалик, боясь раздавить его в грубых ладонях, как дрожащею рукою наливали в него из графина, как с пожеланием здоровья шефу полка опрокидывали себе в рот несколько капель и удивлённо посматривали друг на друга, не успев почуять вкуса.

Потом все помолились на передний угол и приступили к очень скромному обеду. Подавали щи с кислой капустой, пироги с говядиной, перловую кашу и по стакану кислейшего белого вина. Сверх того господам офицерам добавили по два вида паштета, а хозяину, экономке и молодому поручику верчёные заячьи почки. Фабр не без интереса разглядывал флигель-адъютанта. Тот был чёрен и смугл, как госпожа Минкина, но имел предобрейшую физиономию. Его манеры казались бы приятны, если бы он поминутно не норовил завладеть графином водки и опростать его весь. Граф и Настасья Фёдоровна тревожно переглядывались, несколько раз одёргивали юношу и наконец велели убрать зелье от греха подальше.

Парень надулся и заявил, что это моветон — не оставлять на столе спиртного. Но граф окоротил его:

— Нынче молодые люди требуют к себе уважения не по чину. В корпусах все вежливости да нежности. «Вы» да «вас». А в наше время, бывало, отдуют в субботу правого и виноватого и тогда уж отпустят домой. Зато и учились хорошо, и годились на всякий род службы. Не делили, кто инженер, кто сапёр, кто артиллерист. Стыдно было не уметь! А вы на что годитесь?

Последний камень был брошен в огород новичков. И те едва не поперхнулись куском. Фабр опустил глаза в тарелку. Казначеев же исподлобья сверлил глазами хлебные порции. Они были не больше, чем вчера, и каждому полагалось по одному куску. За неимением пищи обед быстро закончился. Гренадеры выстроились в две шеренги и хором провозгласили:

— Благодарим покорнейше, ваше сиятельство, за хлеб, за соль!

Аракчеев поклонился им со словами:

— Чем богаты, тем и рады. Спасибо, ребята, что не забыли меня, старика.

Тут явился опять лакей с подносом, на котором лежали какие-то бумажные свёртки, похожие на колбаски. Их роздали унтер-офицерам и рядовым. После чего те удалились, чеканя шаг.

— Я желаю, чтобы вы выехали незамедлительно, — обратился граф к Фабру и Казначееву. — Присоединяйтесь к моим гренадерам. Они довезут вас до деревни Палички за полторы версты отсюда. Там возьмёте по моему ордеру экипаж и причитающиеся вам подорожные. О багаже не беспокойтесь, он уже отправлен.