Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Однажды ночью в Кобурге Лютер увидел сон, который хорошо ему запомнился: будто бы у него выпал зуб, такой огромный, что Лютер в изумлении проснулся. Такие сны обычно считаются предвестниками смерти: и в самом деле, через два дня Лютер был потрясен известием о смерти своего отца.

Письмо, где сообщалось об этом, пришло к нему 5 июня; написал его старинный мансфельдский друг Лютера Ганс Рейнеке. По рассказу Файта Дитриха, который жил с ним в Кобурге, едва прочтя письмо, Лютер взял Псалтирь, удалился в спальню и «плакал так, что на следующий день не мог мыслить ясно» [477] Oberman, Luther, 311. .

Лютер писал Меланхтону:

Хоть и утешает меня, что отец мой, сильный верою во Христа, тихо почил вечным сном, – но горечь сердечная и воспоминания о том, как он любил меня, поражают меня до глубины существа, и никогда еще я не ненавидел смерть так, как сейчас… Больше писать не могу – слишком горько: но правильно и богоугодно сыну оплакивать отца, через которого Отец милосердный ниспослал мне столько даров, который вскормил меня и вырастил тем, кто я есть. Радуюсь, что он дожил до сего дня и узрел свет истины [478] Цит. по: Hendrix, Martin Luther , 216. .

Вскоре после этого Лютер написал письмо своему четырехлетнему сыну Геншену. Наставником мальчика был в это время Иероним Веллер, один из студентов, живших с ними в Черной Обители: он написал Лютеру, что у Ганса все хорошо, и Лютер, тронутый этим известием, решил написать сыну:

Знаю я один прекрасный сад, веселый и радостный, где гуляет множество детей в золотых камзольчиках. Они срывают с деревьев сладкие яблоки, груши, вишни, желтые и синие сливы, поют, прыгают и веселятся. Есть у них там и ласковые пони с золотой упряжью и седлами. Я спросил хозяина этого сада, чьи это дети. Он отвечал: «Это те детки, что любят молиться, учиться и хорошо себя ведут». Тогда я сказал: «Господин мой, у меня тоже есть сын, зовут его Геншен Лютер. Не разрешите ли вы и ему войти в этот сад, чтобы и он мог покушать яблок и груш, покататься на пони, поиграть с этими детьми?» И он отвечал: «Если Геншен любит молиться и учиться, если хорошо себя ведет, он тоже войдет в этот сад вместе с Липпусом и Йостом» [479] Цит. по: там же, 217. .

В Кобурге Лютер не так страдал от одиночества, как девять лет назад в Вартбурге: большую часть времени рядом с ним был Файт. Однако Файт писал Кати Лютер:

Дорогая и любезная госпожа Лютер!

Будьте уверены, что господин ваш и мы Божьей милостью в добром здравии. Хорошо вы сделали, что прислали доктору портрет [его дочери Магдалены]: он отвлекает его от забот. Портрет он повесил на стену напротив стола в апартаментах курфюрста, за которым мы едим. Поначалу он ее не узнал. «Бог ты мой, – говорил он, – почему Ленхен такая темненькая?» Но сейчас портрет ему нравится, и все более и более он узнает в нем Ленхен. Она удивительно похожа на Ганса – и ртом, и глазами, и носом, да и всем лицом, а со временем станет совсем как он. Я просто подумал, что стоит вам об этом написать [480] Цит. по: Bainton, Here I Stand , 332. .

По-прежнему осаждали Лютера и проблемы со здоровьем, и достаточно серьезные. В мае снова начались головные боли и звон в ушах, порой такой сильный, что превращался в рев и грохот. Повторялись и Anfechtungen. Лютер знал, что за всем этим стоит дьявол, и не раз говорил об этом в письмах. «Ладно, – писал он, – если уж [дьявол] сожрет меня – пусть, с Божьей помощью, я стану для него слабительным, от которого ему кишки разорвет! Что ж, кто хочет обладать Христом – пусть готовится к страданиям» [481] LW, 49:329. .

В этот период Лютер не раз принимал посетителей – так часто, что даже опасался, что место его укрытия станет известно. В мае побывали у него Венцеслас Линк и другие. Были здесь и Ганс Рейнеке, и Аргула фон Грумбах. Среди прочего, она дала совет по отлучению от груди маленькой дочери Лютера, Магдалены (Ленхен): этот совет Лютер передал в письме жене. В конце июня, через несколько недель после смерти отца, заезжал младший брат Лютера Якоб. В сентябре приехал навестить Лютера кронпринц Иоганн Фридрих, сын герцога Иоганна, которому предстояло стать курфюрстом после смерти отца. Юного Иоганна Фридриха поразила борода Лютера: поначалу он его даже не узнал. Помимо бороды, Лютер в этот период начал носить очки для чтения. Христиан Деринг прислал ему из Виттенберга новую пару очков, о которых Лютер ворчливо отзывался: «Худшие из всех, какие у меня были!»

Император прибыл на рейхстаг только 15 июня, во главе огромной процессии – словно целый город, снявшийся с места: здесь было не менее тысячи всадников и целый отряд личных телохранителей. В арьергарде двигался обоз: «повара, аптекари, сокольники», а также – неудивительно для испанца – свирепая свора из двухсот испанских догов. Сам император, весь в золоте, с золотой шпагой на боку, восседал на белоснежном коне под золотым балдахином. Зрелище было завораживающее и, пожалуй, пугающее: на немецкие земли явилась Империя во всем своем величии и мощи. Те из немногих явившихся на рейхстаг протестантов, кто это видел, с особой ясностью понимали теперь, кому и чему осмелились бросить вызов. Если Бог не на их стороне – их ждет беда. Через несколько дней Йонас писал: «Император окружен кардиналами… каждый день они у него во дворце, и, как пчелы, вьется вокруг него целый рой священников, пылающих к нам ненавистью» [482] Roper, Martin Luther , 327. . Теперь, когда Карл со своей тысячной свитой наконец прибыл в Аугсбург, можно было без промедления переходить к основному вопросу.

Меланхтон составил заранее документ, впоследствии названный «Аугсбургским исповеданием» – нечто вроде официального лютеранского Символа веры. 23 июня лютеранские богословы и князья собрались, чтобы в последний раз прочесть этот текст и его подписать, – хотя подписи требовались только от князей, другой знати и официальных представителей немецких земель. Ожидалось, что документ будет представлен императору на следующий день: в действительности его, в немецком переводе, огласили перед императором и рейхстагом 25 июня. По-немецки император понимал плохо – и, как свидетельствуют очевидцы, плавное течение малопонятной тевтонской речи, словно птичье пение или колыбельная без слов, погрузило его в дремоту.

Вскоре Лютер получил от Меланхтона отчет об этом событии. В письме Меланхтон спрашивал, в каких пунктах можно было бы пойти на уступки. Ответ Лютера был предсказуем: ни в одном. Лютер похвалил Меланхтона за отлично проделанную работу и написал, что «Исповедание» вполне его удовлетворяет, – хотя, пожалуй, неприятие папской власти можно было бы подчеркнуть и яснее. Надо заметить, что именно этот пункт делал документ совершенно неприемлемым для императора, и Меланхтон не терял надежды как-нибудь его смягчить или обойти. Лютер готов был к войне – точнее, к открытой ссоре и любым ее последствиям, вплоть до собственной мученической смерти. Меланхтон придерживался более мирной позиции.