Карен Мейтленд - Соколы огня и льда

— Должно быть, там кости её любовника или родни, — злорадно сказала мне донья Офелия. — Теперь она увидит, как они сгорят дотла и для них не останется надежды на воскрешение, чего все еретики и заслуживают. Согласна, деточка?

Я заулыбалась и старательно закивала, стараясь сделать вид, что не могу дождаться, когда увижу их в огне.

Когда всё было готово, толпа умолкла. Над потемневшей площадью воцарилась выжидающая тишина. Медленно и торжественно Великий инквизитор зашагал через площадь к своему государю, гулкое эхо вторило из темноты его шагам.

Факелы мерцали, длинная тень Великого инквизитора скользила по замершей толпе. Люди отступали при её приближении, как будто даже лёгкое прикосновение этой тени несло холод смерти. Великий инквизитор склонился перед королём Себастьяном, протягивая свиток пергамента с именами пленников, которых инквизиция передаёт теперь в руки короля. Ведь церковь не может никого казнить. Окончательный приговор должен быть вынесен государством. Мальчик-король взял в руки пергамент, так осторожно, словно боялся, что он загорится.

Мавр с широкой, как у быка, грудью занял своё место позади приговорённой женщины, прикованной к первому столбу на помосте. Черты его лица, как и у фамильяри, скрывал низко надвинутый чёрный капюшон. Он был раздет до пояса, огромные мускулы на эбеново-чёрных руках поблёскивали капельками пота в свете факелов.

Пленница отпрянула, насколько позволяла цепь. Это была маленькая женщина со впалыми щеками и длинными седыми волосами, которые рваными космами свисали из-под шляпы.

Один из фамильяри развязал её кожаный кляп. Едва кляп убрали, женщина начала кричать и плакать. Она так рыдала, что слов было не разобрать, сквозь слёзы из пересохшего горла вырывались только невнятные обрывки — раскаяние... отречение... отречение... я отрекаюсь.

Этого оказалось достаточно. Прежде, чем я успела понять, что происходит, мавр обернул хрупкую шею женщины железной цепью. Её лицо исказилось от страха. Мавр крепко стянул цепь огромными кулаками. Женщина отчаянно хватала воздух, цепь всё глубже вжималась в горло, пока, наконец, голова не упала набок, а тело не повисло безвольно у деревянного столба. В выпученных глазах застыло выражение дикого ужаса.

Толпа кричала и выла, возбуждённая смертью, но отчасти и разочарованная — раскаявшись, женщина обманула зрителей, не дав посмотреть, как она станет корчиться в огне.

Палач убрал цепь, перешёл дальше и остановился за следующим пленником. Так он проходил весь ряд приговорённых, одного за другим.

Когда кляп снимали, немногие выкрикивали слова покаяния так, чтобы можно было не сомневаться — они просят милости, казни гарротой. Но из-за страха, боли или неутолимой жажды, большинство могло только шептать монахам слова признания, а те торжественно возглашали их на всю площадь.

Гаррота ужасающе медленно продвигалась вдоль ряда; пленники, ждущие своей очереди, дрожали и отчаянно пытались вырваться из цепей. Один парнишка обмочился от страха, толпа насмехалась и радостно вопила.

Они приблизились к шестому приговорённому и снова развязали кляп. Это был седой старик с ввалившимися щеками, будто за ними не было зубов, глаза так глубоко запали, что выглядели как две чёрные дыры в черепе.

Солдат поднял повыше факел над его головой, помогая палачу делать свою работу. До тех пор я не различала лица старика, видимо, из-за кляпа. Но когда на его лицо упал свет, я потрясённо поняла — было что-то знакомое в том, как он держал голову, знакомая линия рта... глаза... но как же так?

Почему мне казалось, я видела его раньше? Дрожа от подступившего ужаса, я, наконец поняла, кто он.

— Сеньор Хорхе! Нет, только не он! — слова сорвались с губ прежде, чем я успела остановиться.

Донья Офелия обратила ко мне изумлённое лицо.

— Ты что-то сказала, деточка?

Я постаралась улыбнуться, хотя меня трясло и казалось, сейчас стошнит.

— Я думала... я... я увидела знакомого в толпе.

Она улыбнулась.

— Ничего удивительного, дорогая, здесь собралась половина Лиссабона. Но ты сказала "нет, только не он".

— Разве?

К счастью, прежде чем мне удалось придумать оправдание, внимание доньи Офелии опять привлекло происходящее на помосте. В отличие от других пленников, когда удалили кляп, сеньор Хорхе ничего не говорил. Фамильяри и монахи сгрудились вокруг него, уговаривая отречься хотя бы сейчас, чтобы избежать смерти в огне.

Но он не обращал на них внимания и, словно услышав мой крик, повернул голову в мою сторону. Старик открыл рот, и хриплым надтреснутым голосом объявил:

— Вы, христиане — идолопоклонники, вы преклоняетесь перед идолами и почитаете человека вместо Бога... Шма Исраэль... — это всё, что он успел сказать прежде, чем кляп снова воткнули в рот.

Разъярённая толпа с единым воплем ярости ринулась к помосту, и солдатам пришлось отталкивать людей. Несколько человек повалились наземь в крови и без чувств, прежде чем солдатам удалось справиться с толпой.

Убедившись, что кляп крепко повязан вокруг рта старика, так, что не вырвется ни единое слово, палач и монахи двинулись дальше по ряду. А сеньор Хорхе так и стоял, вздёрнув подбородок, глядя в звёздное небо над головой, как будто снова был в Синтре, в своём полном цветов дворе.

И я на мгновение опять оказалась там, рядом с ним, сидела, согнувшись на низенькой скамейке у его ног. Мне было всего пять, и я с широко распахнутыми глазами, заворожённо слушала его истории, которые давным-давно, когда он сам был маленьким мальчиком, рассказывала его испанская бабушка.

Хорхе потягивал вино, и, откинувшись в вытертом старом кресле, мирно созерцал небеса.

— Это звезда Лилит, Изабела. Вот увидишь, в следующие несколько ночей она будет всё больше тускнеть, а потом опять станет яркой, как огромный глаз, подмигивающий с неба. Лилит... а я когда-нибудь рассказывал о ней? Она была самым прекрасным созданием из всех живущих, и хвалилась, что любого мужчину в этом мире может заставить так влюбиться, что тот отдаст всё, что имеет, за одну ночь в её объятиях. Но ангелы сказали — есть на земле один человек, слишком мудрый, чтобы влюбиться в тебя — великий царь Соломон. Лилит решила доказать, что они ошибаются. Она нарядилась, чтобы притвориться королевой Шебой и отправилась с визитом к старому царю. И царь влюбился, как она и говорила, но решил проверить, в самом ли деле она — та, за кого себя выдаёт. Он сделал во дворце стеклянный пол, сел в стороне и послал за Лилит. Приблизившись, она заметила солнечные блики на стекле, решила, что это бассейн с водой и высоко подняла юбки, чтобы перейти его. И к своему ужасу, царь Соломон увидел, что вместо человеческих ног у неё мохнатые ноги козы. Тогда он понял, что это не смертная женщина, а злобный демон, посланный соблазнить его. — Увидев мой изумлённо разинутый рот, Хорхе сунул в него засахаренную миндалину и рассмеялся.