Александр Бушков - Д'Артаньян – гвардеец кардинала

– Видите, сколько доказательств? – спросил он. – Одно к одному, из доброго золота…

Его пленители переглянулись. Д'Артаньян мог бы поклясться, что в глазах у них светились непритворное сожаление и алчность, – но судья, решительно встряхнув головой, словно отгоняя наваждение, решительно сказал:

– Эти штучки у вас не пройдут, дорогой фехтовальщик и распространитель слухов. Английские судейские чиновники, надо вам знать, неподкупны…

Взгляд его по-прежнему был прикован к золоту в туго набитом кошельке, показалось даже, что у него вот-вот потечет слюна на подбородок, как у голодной собаки. Но он, превозмогши себя поистине титаническими усилиями, повторил:

– Английские судебные чиновники, надо вам знать, неподкупны!

– Все, как один! – тенорком поддержал Марло, с сожалением провожая взглядом исчезнувший в кармане д'Артаньяна кошелек. – Снизу и доверху, от коронного судьи до последнего служителя!

«Но ведь этого не может быть! – мысленно возопил д'Артаньян. – Во Франции брали, как миленькие, в Нидерландах брали, не чинясь, а эти… У них же вот-вот глаза выскочат, Марло едва не подавился голодной слюной… Что же тут происходит? Им хочется – но не берут…»

– Полагаю, вам понятно ваше положение? – хмуро поинтересовался судья, шумно захлопнув толстенную книгу, отчего взлетело облачко сухой пыли. – Ваша личность установлена окончательно и бесповоротно, положение ваше печальнее некуда. Вы виновны во вторичном совершении преступления, за которое уже однажды были задержаны, что по английским законам влечет смертную казнь без особых разбирательств и церемоний. Собственно говоря, ничто мне не мешает завтра же – а то и сегодня – отправить вас в Тайберн, где вам смахнут голову добрым английским топором так легко и быстро, как мальчишка сносит головку одуванчика…

– А то и быстрее, – угрюмо подхватил Марло. – А предварительно вас на всякий случай подвесят на дыбу – вдруг да под давлением неопровержимых обстоятельств сознаетесь еще в каких-нибудь гнусных преступлениях…

– Господа, – серьезно сказал д'Артаньян. – Вы, часом, не сошли с ума? Я поименно перечисляю всех, кто может удостоверить мою личность, у вас в столе лежит бумага, опять-таки мою личность полностью удостоверяющая…

– У меня в столе? – поднял брови судья в наигранном изумлении. – Марло, что он такое несет? Вы видели, как я брал у него какую бы то ни было бумагу и клал в стол?

– Ничего подобного в жизни не видел, – поторопился заверить Марло.

– Довольно нам слушать ваши глупости, – сказал судья категорическим тоном. – Мы сегодня еще не завтракали из-за вашей милости… Уяснили себе положение? Голову вам оттяпать легче легкого. А посему подумайте как следует в уютной и тихой камере на одного постояльца, вдруг да и надумаете что…

Он махнул бородачам, и те, вновь вцепившись д'Артаньяну в локти, поволокли его к двери, как лиса уносит из курятника похищенного петуха…

Часы д'Артаньяна неопровержимо свидетельствовали, что он провел в камере три часа, и они, вне всяких сомнений, были исправны, но все равно гасконцу казалось, что механизм врет и он прозябает тут целую вечность. Он то присаживался на колченогий табурет, то принимался яростно мерить шагами камеру по всем направлениям, то стучал кулаками в дверь, но что не следовало никакой реакции.

Он уже понимал, что влип крепко. Поначалу теплилась успокоительная догадка, что все дело в примитивной ошибке, что д'Артаньяну выпало несчастье быть как две капли воды похожим на некоего бродягу родом из Франции, фехтовальщика и распространителя слухов. Но понемногу он стал понимать, что от этой мысли придется отказаться.

Во-первых, судья, несомненно златолюбивый, как царь Мидас, отказался от денег, хотя при этом и претерпел немалые душевные муки. Во-вторых, он походил не на самодура, не желавшего слушать никаких оправданий, а скорее уж на законченного прохвоста, прилежно выполнявшего чьи-то инструкции. И, в-третьих, д'Артаньяна к нему доставили не туповатые городские стражники, в самом деле способные обознаться, а люди милорда Винтера по его собственному категорическому приказу, отданному еще вчера. Все это, вместе взятое, заставляло думать, что д'Артаньян стал жертвой какой-то изощренной интриги. Что история с двойником-бродягой была высосана из пальца, сочинена на скорую руку… но это мало что меняло в его печальном положении. Относиться к угрозам судьи наплевательски никак не следовало – ему и в самом деле подробно и наглядно доказали, что могут сотворить с ним все, что душеньке угодно. Потому что некому прийти на помощь, никто не заступится, извлечь его отсюда могла бы разве что вооруженная сила, а где ее прикажете взять? Вот так положеньице, и алмазные подвески в мешочке на шее жгут грудь, как раскаленные угли…

Когда с той стороны двери тягуче заскрипел засов, д'Артаньян, как ни странно, возликовал – в его смутном положении появилась хоть какая-то определенность…

Сначала вошли давешние дикие бородачи и стали перед д'Артаньяном с тем же видом хорошо обученных пастушеских собак, следящих за каждым движением глупой овцы.

Потом в распахнутой двери появился милорд Винтер собственной персоной, изящный щеголь, опираясь на украшенную лентами трость с золотым набалдашником. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и непринужденно произнес:

– Боже мой, какая встреча, д'Артаньян! Как вас только угораздило попасть к нашим церберам? Вы молчите, смотрите на меня исподлобья… Отчего?

Не двигаясь с места – он уже оценил в должной степени ловкость и проворство казавшихся неуклюжими бородачей, – д'Артаньян спокойно сказал:

– Потому что у меня есть сильные подозрения касательно вашей роли во всем происшедшем. Сдается мне, вы к моим невзгодам имеете самое прямое отношение…

– После нашего знакомства я очень быстро понял, что вы умный и проницательный человек, несмотря на ваш юный возраст, – сказал Винтер. – Что делает вас особенно опасным и заставляет относиться к вам со всей возможной серьезностью…

– Спасибо за похвалу, – угрюмо отозвался д'Артаньян.

– Поговорим же о наших делах. Мне совершенно ясно, что вы находитесь здесь по поручению кардинала… Кстати, не при вашем ли участии были украдены два подвеска с плеча герцога, прямо на балу? Или это всецело заслуга моей очаровательной невестки, миледи Кларик? Бьюсь об заклад, Ришелье хочет скомпрометировать вашу королеву… Что ж, неплохо задумано. Я бы сказал, изящно. Чувствуется рука подлинного мастера. Вы, быть может, не поверите, но я отношусь к кардиналу с огромным уважением – большого и острого ума человек, и служить ему, должно быть, одно удовольствие, не то что нашему Бекингэму, дурачку набитому, если откровенно…