Майкл Муркок - Византия сражается

Я тотчас же заметил, что шланг радиатора отсоединен. Требовалось всего лишь прикрепить его обратно кожаным ремешком. Я решил произвести на казаков впечатление. От этого зависела моя жизнь.

– Кто за рулем?

Болезненный парень, чуть ранее снявший шапку, поднял руку.

– Заводите двигатель, – сказал я его напарнику.

Рычаг уже был установлен. Казак начал поворачивать его, как крестьянин, достающий ведро из колодца. Наконец двигатель заработал и немедленно начал перегреваться. Я наслаждался его теплом на этом морозе. Я обошел вокруг грузовика, как будто погрузившись в размышления, приказал остановить двигатель и отойти назад. Они с готовностью подчинились. Не снимая перчаток, я взял шланг и поставил на место. Потом попросил ремешок, который почти тотчас же нашли. Я привязал шланг, снял крышку радиатора, посоветовал набрать снега в ковш и растопить его на двигателе.

– Снег! – фыркнул главарь. – Эта штука ездит на бензине.

Даже я был удивлен таким невежеством:

– Сделайте, как я говорю.

Двое мужчин нашли большую емкость для воды и начали руками собирать снег, запихивая его внутрь. Когда снег растаял, я сказал, что они могут заливать воду в радиатор, но не слишком быстро.

В итоге радиатор был заполнен. Я сказал, что теперь можно снова заводить двигатель. Когда грузовик загрохотал и затрясся, предводитель заорал на меня: «Это не сработало! Что еще не так?»

И тогда двигатель завелся. Казак, который проворачивал рычаг, отпрыгнул назад. По запаху дыма трудно было понять, какое топливо они использовали. Дым казался абсолютно черным – возможно, они заливали неочищенную нефть. Грузовик покатился на меня. Водитель закричал и вцепился в трясущийся руль. Водили они не многим лучше, чем разбирались в двигателях. Наконец казак нажал на тормоз. Я выбрался из сугроба и услышал звуки, доносившиеся с той стороны насыпи, увидел клубы пара.

– Поезд уходит!

– Ты только что спас себе жизнь, – усмехнулся предводитель. Он обрадовался, увидев, что грузовик на ходу. – Слава богу, можешь и так сказать. Какой смысл теперь ехать в Одессу? Ты только что спасся – не поехал к черту в пасть. Я не знаю, кем ты себя считаешь: евреем, кацапом или большевиком. Но теперь ты – официальный инженер в войске гетмана Григорьева, служащий под началом сотника Гришенко. Разве ты не гордишься этим?

Бандиты вернулись, усмехаясь, размахивая своей постыдной добычей и хвастаясь ей. Все награбленное было брошено в грузовик. Мне пришлось залезть в фургон; я оказался частью добычи. Вокруг меня были украденные товары, пулеметы, боеприпасы, соленая свинина и две маленькие девочки, которые засмеялись, увидев меня, и предложили мне селедку. Я согласился. Эта трапеза могла оказаться последней в моей жизни. Девочки бормотали что-то с непонятным акцентом. Они спаслись из деревни, за которую сражались красные с националистами. Грузовик поехал. Сотник Гришенко ехал почти сразу за нами. На его суровом лице выразилось удовлетворение.

– Закройте полог, если хотите. Так будет теплее. И не ешьте слишком много. Это продовольствие для большого отряда солдат.

– Куда же, черт побери, мы едем? – Теперь не имело смысла проявлять вежливость.

– Не волнуйся, жид, ты в надежных руках.

Я в ответ закричал:

– Я не еврей. Я еду по партийным делам!

– Значит, ты едешь по еврейским делам, не так ли? – Собственная шутка ему явно понравилась.

Он хлестнул лошадь и умчался вперед. Я выглянул наружу и увидел суровую, необитаемую холмистую местность. Полоса желтого тумана смыкалась с землей. Я попытался разглядеть дым – от поезда или от сельского дома, где я мог бы найти убежище. Но ничего не было видно.

Все, ради чего я трудился, теперь осталось в чемодане в вагоне, полном большевиков, которые, несомненно, украдут все мои бумаги. Мать и Эсме, возможно, придут на станцию, чтобы узнать о моей судьбе. Я ничего не мог поделать – только надеяться, что мы проедем через какой-нибудь город. Можно будет попытаться сбежать и послать телеграмму в Одессу. Я пересел, устроившись поудобнее напротив пулемета на треноге. В итоге пришлось упереться локтем в кусок свинины. Становилось все холоднее. Я опустил тент, но оставил угол открытым, чтобы увидеть, поедем ли мы мимо крупного поселения.

Я оказался в положении плененного волшебника. Пока я смогу показывать этим варварам простые фокусы – останусь в живых. Меня напугало утверждение бандита, что я еврей; казаки убивали жидов без зазрений совести. Обвините славянина в иудействе – и заберете дыхание из его тела, слюну из его рта, душу из его глаз. Я не боюсь смерти. У меня есть Бог, и у меня есть честь. Гордость моя исчезла. Люди смеются надо мной на рынке. Они все оскорбляют меня, даже евреи. Они разграбили мою лавку и касались своими грязными руками моей одежды; они глумились надо мной и задавали глупые вопросы. Госпожа Корнелиус кричала на них и прогоняла. Юные девушки так восхитительны! Они покупают белые ночные сорочки, тонкие блузки, шелковые панталоны, и они так красивы. Они должны петь «Данте» Листа под звуки арф. Оплакивайте изгнанников; оплакивайте Данте в его изгнании и его величии. Оплакивайте Шопена, который так и не сумел достичь гармонии со своим славянским духом и тоже стал изгнанником. Я хотел бы умереть в Киеве, глядя на сирень и каштаны. Большевики, вероятно, срубили все деревья, чтобы построить новые улицы и застроить многоквартирными домами, такими же, как и здесь. Вот ваш социализм! Рационалисты уничтожают наш мир. Там, где мы видим красоту и безграничные чудеса науки, они видят лишь аккуратную геометрию этих домов. Верните мне старую русскую изрытую колеями дорогу в бескрайней степи. Верните мне все, что было, и я позабуду Божий дар, дар науки и предвидения. Людям не нужен Прометей. А Прометей изнемогает под бременем знания.

Дорога не улучшалась. Грузовик не останавливался. Машину часто заносило. Водитель компенсировал опыт внушительными порциями водки. Ему и впрямь нужна была храбрость, учитывая скорость, с которой он вел машину, и состояние дороги. Лошади и телеги остались позади. У меня появились бы неплохие шансы на спасение, если бы я тогда выпрыгнул из машины. Но я мог замерзнуть до смерти. У меня не осталось теплой одежды. У меня не было ни карты, ни представления о местности. Я даже не знал, по какой области мы ехали. Несмотря на шум от грузовика, неудобство и возню двух маленьких девочек, к вечеру я стал чувствовать себя спокойнее. Грузовик начал замедлять ход. Я выглянул из-под навеса. К своему восторгу я увидел, что мы проезжаем через большой поселок. Я ослабил крепление навеса и собирался выскочить, но тут грузовик остановился. Я свалился рядом со свининой и пулеметом. Маленькие девочки завизжали и захихикали. Я спросил, известно ли им, где мы находимся. Они не понимали по-русски. Мой плохой украинский был им тоже непонятен. Они вообще не получили никакого образования. Если бы их отправили в школу, они знали бы русский, ведь он был официальным языком. На темной улице зазвучали голоса. Я отодвинул навес и выскочил из машины. И тотчас натолкнулся на двух мужчин в синих куртках с золотыми нашивками. На мгновение я подумал, что это чиновники, и решил, что спасен, но затем заметил, что они тоже носили патронташи. У одного на голове красовалась матросская фуражка, у другого – меховая шапка-ушанка. Их густые бороды придавали им какой-то восточный облик. Они явно были бандитами.