Сара Уотерс - Тонкая работа

— О Мод!

Никогда прежде я не называла ее по имени, я всегда обращалась к ней «мисс», и даже теперь, после всего, что случилось, мне показалось это таким странным… Всего минуту назад я думала о том, как я люблю ее. Я думала, что она пропала. Я готовилась искать годами. Но увидеть ее вдруг, такую живую, такую настоящую, когда я так мучительно долго о ней думала, — это было слишком.

— Я — нет… — только и сказала. — Не могу…

Она не пошла мне навстречу. Так и стояла, держась за кресло.

И тогда я вытерла слезы рукавом и заговорила спокойней:

— Есть письмо. Я нашла письмо в платье миссис Саксби…

Говоря это, я провела рукой по своему платью — документ был при мне, я его нащупала, но она ничего не сказала на это, и я подумала — и поняла по выражению ее лица, — что она знает, о каком письме идет речь и что в нем написано. И от этого на какой-то миг, не желая того, я вдруг снова ее возненавидела — всего на краткий миг, а когда он прошел, я почувствовала, что сил у меня не осталось.

Я подошла к окну и присела на подоконник.

— Я заплатила одному человеку, и мне его прочли. А потом я заболела.

— Прости, — прошептала она. — Сью, прости меня.

А сама все равно не подошла ко мне. Я отерла пот со лба.

— Меня подвезли на телеге. Сказали, твой дядя умер. И никто тут не живет, кроме мистера Пея…

— Мистера Пея? — Она нахмурилась. — Мистер Пей ушел.

— Они сказали, один слуга остался.

— Это они про Уильяма Инкера. Он действительно прислуживает мне. А его жена мне готовит. И больше никого.

— Только они и ты? В таком большом доме. — Я огляделась вокруг и поежилась. — И не страшно тебе?

Она пожала плечами, посмотрела на свои руки.

— Чего мне теперь бояться?

И то, как мрачно она это произнесла, поведало мне о многом. Так что я даже не сразу нашлась что ответить. И постаралась говорить спокойнее.

— Когда ты узнала? — спросила я. — Когда узнала все — про нас? С самого начала?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет, не тогда. Только когда Ричард привез меня в Лондон. Тогда она… — Покраснела, но вскинула голову. — Тогда мне рассказали.

— А не раньше? — спросила я.

— Не раньше.

— Выходит, тебя тоже обманули.

Раньше мне приятно было так думать. Теперь же это стало частью той долгой, нескончаемой муки, в которой я пребывала последние девять месяцев. Какое-то время мы обе молчали. Я отвернулась и прижалась к стеклу щекой. Стекло было холодное. Дождь все лил и лил. Тяжелые струи долбили по гравию под окном, камушки подпрыгивали в лунках. Лужайка была вся какая-то побитая. Меж черных ветвей я разглядела вдали зеленые кроны тисов и островерхую крышу краснокирпичной часовни.

— Там лежит моя мать, — сказала я. — А я стояла над ее могилой и ни о чем не знала. Я думала, моя мать преступница, убийца.

— А я думала, моя мать сошла с ума, — печально произнесла она. — А оказалось…

Она не договорила. И я тоже не смогла произнести это вслух. Пока что. Но, обернувшись, я снова посмотрела на нее и, проглотив горький ком, сказала:

— Ты навещала ее в тюрьме.

Это я вспомнила слова надзирательницы.

Она кивнула.

— Она говорила о тебе, — сказала она.

— Обо мне? И что же?

— Надеется, что ты никогда ничего не узнаешь. Что она лучше бы десять раз дала себя повесить, только бы ты не узнала. Еще говорила, что они с твоей матерью плохо придумали. Хотели сделать из тебя простую девчонку, а это все равно что спрятать бриллиант в грязи. Грязь засохнет и отвалится…

Я закрыла глаза. Когда я их наконец открыла, она уже была совсем близко.

— Сью, этот дом — твой.

— Мне он не нужен.

— И деньги твои. Половина материнского состояния. Если желаешь — все. Мне ничего не надо. Ты будешь богатой.

— Я не хочу быть богатой. И никогда не хотела. Мне нужна только…

Я не договорила. Сердце мое дрогнуло. Глаза ее так близко, совсем рядом… Я вспомнила, как в последний раз видела ее — не на суде, нет, а в ту ночь, когда умер Джентльмен. Глаза ее сверкали тогда. Теперь в них не было блеска. И волосы, завитые тогда, теперь гладко расчесаны и забраны сзади ленточкой. Руки без перчаток и, как я уже говорила, перепачканы чернилами. На лбу тоже чернильное пятно — видно, пальцем провела. Платье на ней темное и длинное, но не до полу. Шелковое, с застежками спереди. Верхний крючок расстегнут. Я увидела, как пульсирует жилка на ее шее. И отвернулась.

Потом посмотрела ей прямо в глаза.

— Мне нужна только ты.

Она вспыхнула. Протянула руки, шагнула ко мне… Но нет, отвернулась и пошла к своему столу. Потрогала листок бумаги, подняла с полу перо.

— Ты меня совсем не знаешь. И никогда не знала. Есть вещи…

Она глубоко вздохнула и не стала продолжать.

— Какие вещи?

Она не ответила. Я слезла с подоконника и пошла к ней.

— Какие вещи?

— Мой дядя… — Она поглядела на меня испуганно. — Дядины книги… Ты думала, я хорошая. Правда? А я не была хорошей. Я была…

Казалось, она борется с собой. Обошла стол и сняла с полки книгу. Сняла, постояла, прижав к груди, потом вместе с книгой вернулась ко мне. Открыла ее дрожащими руками.

— Вот. — Она перевернула страницу. — Или нет, вот здесь.

И взгляд ее застыл. А потом, тем же ровным, невыразительным голосом, который я слышала только что, начала читать.

— «Как восхитительно, — читала она, — сияла во тьме ее прекрасная шея и обнаженные молочно-белые плечи, словно точенные из слоновой кости, в миг, когда я бросил ее на диван. Как удивленно, в диком смятении, вздымались и колыхались подо мной ее снежные всхолмья…»

— Что? — переспросила я.

Она не ответила, даже не взглянула на меня, только снова перевернула страницу и стала читать дальше:

— «Я едва ли сознавал, что делаю: все пришло вдруг в движение — губы, языки, руки, ноги, бедра, плечи, все части тела сливались в едином сладостном порыве».

Теперь настала моя очередь краснеть.

— Что? — произнесла я шепотом.

Она еще пролистала несколько страниц и снова стала зачитывать:

— «Моя дерзкая рука вскоре нашла ее тайное сокровище, несмотря на робкие протесты, которые благодаря жарким поцелуям удалось утихомирить до еле слышного нежного, в то время как пальцы мои нащупывали ход в сокрытое лоно любви…»

Она остановилась. Слышно было, как гулко стучит ее сердце. Мое тоже затрепетало. Я спросила, все еще не до конца понимая:

— Это книги твоего дяди?

Она кивнула.

— И они что, все такие?

Она снова кивнула.

— Все-все? Ты точно знаешь?

— Абсолютно.

Я взяла у нее из рук книгу и посмотрела на буковки. По мне, книга как книга, ничего особенного. И я положила ее на стол, потом пошла к полкам и взяла другую. На вид такая же. Тогда я вытащила еще одну, в ней оказались картинки. Да, такое мало кому доводилось видеть. На одной были изображены две нагие девушки. Я посмотрела на Мод, и сердце мое болезненно сжалось.