Генри Хаггард - Голова ведьмы

Однажды утром – они находились примерно в пятнадцати милях от Претории и рассчитывали добраться до города уже к вечеру – фургон неторопливо катился по саванне к месту очередного привала. Эрнест в сопровождении верного Мазуку, который повсюду следовал за ним, словно черная тень, отправился вперед, чтобы узнать, были ли достаточно внимательны к ним их предшественники. Оказалось – были, ибо костер все еще весело потрескивал на месте чьей-то недавней стоянки.

– Ура! – воскликнул Эрнест. – Мазуку, собери хворост и наполни чайник водой. О боги! Здесь нож!

Это был складной нож с рукояткой из рога, несколькими лезвиями и штопором. Он лежал возле костра. Эрнест поднял его и долго смотрел – вещь казалась ему до странности знакомой. Потом он перевернул нож, вгляделся в серебряную пластинку с гравировкой – и сильно вздрогнул.

– Что случилось, Эрнест? – спросил подошедший мистер Эльстон.

– Взгляните на рукоять! – отвечал Эрнест, указывая на инициалы, выгравированные на серебряной пластинке.

– Что ж, какой-то парень потерял свой нож – а тебе повезло его найти.

– Помните, как я рассказывал о своем друге Джереми? Это его нож, я сам подарил его ему несколько лет назад. Смотрите, вот его инициалы – Дж. Дж.

– Чепуха! Просто похожий нож – я сам видел сотни таких.

– Я уверен, что это тот самый нож. Джереми где-то здесь, в Африке!

Мистер Эльстон пожал плечами.

– Невероятно, честно говоря.

Эрнест не ответил ему. Он смотрел на нож.

– Эрнест, ты давно писал своим в Англию?

– Давно. Последнее письмо я написал еще в Секокени – помните, я передал его вместе с Басуто, направлявшимся в Лиденбург, незадолго до смерти Джеффриса.

– Скорее всего, тот кафр не добрался до Лиденбурга – он просто не решился бы туда идти, когда разразилась война. Ты должен написать им сейчас.

– Я и собирался сделать это, когда мы окажемся в Претории, но у меня почему-то сердце не лежит к письмам.

Больше ничего не было сказано, и Эрнест молча положил нож в карман.

Вечером того же дня они миновали Пурт, откуда открывается едва ли не самый прекрасный вид на южноафриканские поселения, и на равнине внизу перед ними раскинулась Претория, залитая лучами вечернего солнца. Мистер Эльстон, хорошо знавший город, решил проехать его насквозь и остановиться на дальней окраине, чтобы волы могли пастись. Они миновали здание городской тюрьмы, потом – симпатичный белый особняк, который в то время занимали английский специальный комиссар и сотрудники его аппарата – слухи о его деятельности доходили о них даже во время путешествия; затем выехали на рыночную площадь. Она оказалась буквально переполнена фургонами и повозками буров, которые съехались в город праздновать «нахтмааль» (Причастие), – это была традиция, которую бурское население неукоснительно соблюдало, приезжая в город со всех окрестностей четырежды в год. «Фольксраад», местный Парламент, в это же время проводил специальную сессию, на которой рассматривались предложения, сделанные от лица правительства Империи, так что сравнительно небольшой городок был буквально до краев переполнен народом. Вдоль дороги, по которой они ехали, стояли правительственные здания и различные учреждения, а на площади перед голландской церковью собралась внушительная толпа, которая, судя по возбужденным выкрикам на английском и голландском языках, находилась в крайней степени раздражения и волнения.

– Придержи волов! – крикнул Эрнест Джиму и обернулся к мистеру Эльстону. – Там происходит какая-то потеха, пойдемте, взглянем?

– Хорошо, мой мальчик. Там, где идет добрая драка – там место всех честных англичан.

Они спрыгнули с фургона и принялись пробираться сквозь толпу.

Дело было вот в чем. Среди буров, приехавших в город на празднование «нахтмааль», оказался известный великан и силач, некто Ван Зил. Сила этого человека была известна едва ли не всей стране, и людская молва приписывала ему огромное количество разнообразных подвигов. Среди прочего говорили, что он может сдвинуть с места или даже поднять тяжелый африканский фургон со смазанными жиром колесами, нагруженный тремя тысячами фунтов зерна. Он был шести футов и семи дюймов ростом, весил восемнадцать стоунов, и, как говорят, зубы у него росли в два ряда.

В тот вечер этот замечательный образчик мужской силы сидел на козлах своего фургона – надо сказать, что и фургон был под стать своему владельцу, вдвое больше обычного, – сжимая крепкими зубами трубку. Примерно в десяти шагах от него стоял молодой англичанин, тоже немаленький, однако рядом с гигантом Ван Зилом выглядевший хрупким подростком. Он задумчиво разглядывал великана и его фургон, гадая, сколько дюймов в обхвате груди этого монстра. Этот молодой англичанин только что прибыл в город вместе с очередным фургоном – и его звали Джереми Джонс.

К Ван Зилу подбежал тощий мальчишка-готтентот – вероятно, слуга или раб гиганта. Человек, стоявший рядом с Джереми и знавший голландский, вполголоса перевел, что мальчик рассказывает о заблудившемся и отставшем от стада буйволе. Великан медленно поднялся со своего места, тяжело спрыгнул на землю, схватил мальчишку одной рукой, подтащил к фургону и привязал к колесу сыромятными вожжами. Собеседник Джереми заметил:

– Сейчас вы увидите, как буры относятся к неграм.

– Не хотите же вы сказать, что это здоровенное чучело собирается избить бедного черного дьяволенка? – спросил Джереми.

В этот момент, откинув полог фургона, из него высунулась пухлая маленькая женщина и спросила, в чем дело. Это была супруга великана. Узнав о пропаже буйвола, она буквально впала в священную ярость.

– Slaat em! Slaat de swartsel! Бей его! Выпори черную тварь! – заверещала она, а потом нырнула обратно в фургон и снова появилась с широким ремнем из кожи гиппопотама, который и швырнула своему благоверному.

– Вырежи ему печень, этому черному дьяволу! – продолжала вопить она. – Только не бей его по голове, а то он не сможет работать. И не бойся пустить ему кровь – у меня достаточно соли, чтобы присыпать его раны!

Именно ее визг, а также отчаянный вид маленького готтентота привлекли зевак, потому что в этот час на площади находилось довольно много англичан и буров.

– Полегче, фру, полегче, не надрывайся, золотце! Я выпорю его так, что это удовлетворит даже тебя – хотя мы все знаем, что это нелегко, когда речь идет об этих двужильных черномазых тварях.

Дружный смех голландцев приветствовал эту отвратительную шутку, и гигант с веселой и чуть ли не добродушной улыбкой – ибо, как и все крупные люди, он был от природы спокоен и нетороплив – вскинул руку, которая не уступала толщиной ноге среднестатистического мужчины, и обрушил свой бич на спину несчастного готтентота. Бедняга пронзительно завопил от боли, и это было совершенно не удивительно, потому что первый же удар разорвал его засаленную рубаху и рассек кожу на спине; кровь хлынула рекой.