Владимир Буртовой - Караван в Хиву

– Неймется им таки, – разозлился Данила. – Прошлый раз сказал о таможенном начальстве для острастки, а теперь вижу, что и в самом деле придется о них доложить, чтобы впредь не выпускали в Хиву.

Прогрелась Хорезмская земля, зазеленели сады, рощи, укрылись буйной, недолгой здесь зеленью и цветами. Самая пора… И Данила решился. В ближайший приход Якуб-бая он вновь собрал купцов и приказчиков каравана, и, когда все, по традиции, выпили чай и отодвинули пустые пиалы, Данила обвел выжидательные лица твердым взглядом.

– Настало время, когда не до мелочных обид. Алей, не мечи на меня молнии глазами. Думать надо о всех нас вместе. Негоже нам прыскать в разные стороны, будто тараканы, кипятком ошпаренные. Уносить отсюда ноги надобно подобру-поздорову. Спокойствия нет в хивинской столице, а хан делает нами свою политику. И как вздумает распорядиться нашими головами, если Нурали-хан после поражения брата своего не захочет породниться с ним? Если бы знать наверняка, какие мысли у киргиз-кайсацкого хана?

Не с его ли ведома младший брат выступил в поход во главе мятежного войска? Если это так, то нам отсюда живыми не выйти вовек.

Купцы, пораженные неожиданно смелым решением караванного старшины, молча переглянулись, кто с недоумением, кто с искрой надежды на скорое возвращение домой.

– А как быть с остаточными в лавках товарами? Хан не отдаст нам их, – завозился на ковре Родион.

– До товаров ли, когда надо думать о голове. Казанцам легче – что успели продать, то продано. Остальное они могут распродать у киргиз-кайсаков на обратном пути. Думаю, дорогу сыщем и без хивинских проводников? – Этот вопрос Данила задал Кононову. Тот с восхищением глянул на караванного старшину, потом перевел взгляд на разом притихших купцов.

– Отчего же не найти? – уверенно ответил Григорий. – Не хуже старого караван-баши проведу вас через пустыню. Только бы Хорезмскую землю счастливо миновать. А там взойдет солнце и к нам на двор!

Татары сдвинулись головами, посовещались между собой, раздвинулись и опустили черные бороды. Данила почувствовал недоброе с их стороны и выжидательно смотрел на Муртазу Айтова, а тот долго молчал, думал, комкал в кулаке черную с сединой бороду.

– Наша купца не согласна, – наконец-то через силу произнес Айтов, нахмурил черные брови. – Не вся товар распродал, здешний товар не купил, какой барыш свой Казань привозил будем? Зря ходил, зря верблюда пески гонял, да? И как без разрешений хана пойдем? Не даст охрана – погибать, однако, в песках будем. Наша купца не согласна, – вновь повторил он и решительно закрыл рот твердыми губами.

Якуб-бай сидел рядом с Кононовым, и старый казак полушепотом пояснял хивинцу, о чем здесь шла речь.

– А и в Хиве сколько можно сидеть? – вскинулся Родион, раздосадованный неожиданным упрямством казанских татар. Он загорелся надеждой спасти через Аиса Илькина хотя бы часть кандамаевских товаров и распродать их среди улусов Малой Орды. – Какого блага дождемся от хана? Разве что топора! Ты как, Лука, мыслишь? Идем домой?

Ширванов покривил тонкие губы под русыми колечками усов, неопределенно пожал плечами.

– Я – как все. Однако без проводников и охраны страшно идти. Нападут разбойники – не отбиться нам. Не лучше ли остаться всем? Отпустит хан – так возвратимся безбоязненно.

– Понял всех вас, – сказал Рукавкин, решительно поднялся с ковра, прошел по комнате из угла в угол, подумал: «Жаль, Семен погиб так неожиданно. Он бы помог мне выбраться из этого кощеева царства», потом остановился против Кононова. – Григорий, спроси у Якуб-бая, можно ли теперь выйти из города без ханского письма?

Якуб-бай прищурил глаза на мигающий огонек свечи, немного подумал и ответил, что можно, если хорошо одарить начальника стражи, а для отвода глаз он добудет бумагу, будто караван вышел на торги в соседние города, скажем в Анбиры или Хазарасп, на юг от Хивы.

– Решено, – и Данила рубанул воздух ребром ладони. – Я иду домой! Не хочу быть в руках хана игрушкой. Песками пройду по весне, пока нет жары. А впредь мне будет наука не ходить в чужие земли, когда нет в них должного мира и спокойствия. И сладок чужой мед, да в жару киснет!

Якуб-бай внимательно выслушал Кононова, который тихо пересказал ему решение караванного старшины, с осуждением посмотрел на Муртазу Айтова, проговорил, обращаясь к Рукавкину:

– Напишите белой ханше, что есть в Хорезмской земле люди, которые хотят быть ей в услужении. Смерть Куразбека и мятеж говорят о том, что было бы лучше для нас, если бы во всей здешней земле был бы один сильный хан. Мы ждем вашу госпожу как носительницу спокойствия.

Якуб-бай некоторое время молчал, уставя взор в недопитую пиалу, потом преодолел какие-то внутренние сомнения и решился:

– Помогу вам дойти до Старого Урганича, буду за проводника по Хорезмской земле, – и приложил правую руку к груди.

Данила от всей души поблагодарил Якуб-бая, поклонился казанцам, прощаясь.

С того дня он не терял времени даром. Страстная жажда как можно быстрее покинуть неласковую чужую землю и вернуться на родину подгоняла его во всех делах. На вырученные деньги за часть товаров, проданных Айсом Илькиным, закупили на обратную дорогу коням овса, себе припасов. Казанские купцы и Ширванов делали вид, что не замечают сборов своего караванного старшины, Родиона Михайлова и Айса Илькина, которому чудом удалось вытащить из-под стражи остатки товаров Рукавкина и Михайлова, выдав их за свои и потоптавшись изрядно с подарками в ханском дворце.

Якуб-бай заехал за ними в середине марта, ранним утром, когда солнце лишь чуть-чуть прикрасило розовым цветом восточный небосклон.

– Каип-хан вчера выехал из города по делам туркменцев. С начальником стражи я сговорился: дадите ему несколько золотых, и он выпустит нас беспрепятственно.

Спала еще чужая, неприветливая глинобитная Хива, укрытая легким утренним туманом, безлюдны были ее глухие улочки с высокими стенами, когда самаряне вывели своих верблюдов из караван-сарая и вместе с казаками покинули город. Ширванов проводил до городских ворот, извинялся за нерешительность и желал счастливого пути. Казанские татары вышли лишь проводить из караван-сарая.

Миновали северные ворота, отъехали от пригорода и в последний раз, как думалось, посмотрели на высокие белые городские стены и внушительные, мощные башни с темными вертикальными бойницами.

Спокойно и беспрепятственно шли три дня. Миновали Кент, Шават, а на подходе к Анбирам караван нагнали сорок ханских воинов. Старший из них поставил коня поперек дороги и поднял руку над головой.

– Повелением хана Каипа мы должны немедленно возвратиться в Хиву. И будем там пребывать до тех пор, пока хан не даст разрешение на отъезд, – пересказал Кононов смысл слов, произнесенных старшим стражником.