Владимир Буртовой - Над Самарой звонят колокола

– Чу, братцы, кажись, дымом запахло!

– Слава богу, добрались! – оживился Сидор, плетью указывая, в какую сторону править от большака.

Из-за леса с оголенными кустами и деревьями явственно наносило кизячным дымом. Дорога свернула к северу, и впереди сквозь плотную, ветрами закрученную пелену снега замелькали тусклые огоньки. Вместе с дымом доносился и злобный лай: чужие в деревне, оттого и собакам неймется.

Ночных всадников приметили на белой дороге еще на выгоне, за поскотиной. Бухнул сполошный выстрел невидимого за снегом караульного, с попутным ветром прилетел суровый окрик:

– Кто такие? Куда несет вас на ночь глядя?

Илья с товарищами попридержали коней и неспешным шагом приблизились к крайнему у деревни амбару, готовые в любой миг повернуть и гнать во тьму, если вдруг навстречу высунутся поднятые сполошным выстрелом драгуны.

– Крестьяне мы! – с немалой долей риска громко прокричал в ответ Илья, жмуря глаза от встречного снега и ветра. – Соседнего помещика Матвея Арапова бывшие холопы! А едем к батюшке Петру Федоровичу на службу! – И затаился, выжидая ответа. Рядом замерли его товарищи. Кони, отфыркиваясь, тяжело переступали ногами.

– Езжайте к барскому дому! Тамо спросите есаула Маркела Опоркина! – Из-за низенького амбара вышли караульные казаки. Один, прикрывая лицо рукавицей, локтем указал в сторону небольшого шатрового дома под железной крышей.

В просторной горнице пахло мокрой овчиной, сохнущими валенками и копотью. Вокруг длинного стола собрались человек с двадцать яицких казаков, а с ними, под иконостасом, сидел сутулый, с седыми усами и бакенбардами отставной майор Гасвицкий. Он поглядывал на непрошеных гостей перепуганными, словно застывшими в одном выражении глазами. Бледное лицо будто из дешевого воска вылеплено, губы растянуты в вымученной улыбке. Гасвицкий что-то негромко говорил и рукой перед гостями взмахивал, приглашая к богато выставленным яствам.

Дворовая баба едва успевала кипятить самовар, дворецкий то и дело услужливо нырял в хозяйский погребок, опустошая небогатые запасы бывшего служаки российских государей. А хозяин с тревогой косился на незашторенное, снегом запорошенное окно и мучительно думал: увидит он божий свет хотя бы еще разок, или порешат его тут же, если кто из малочисленных мужиков, дарованных по выходе в отставку, скажет о нем худое слово…

Илья с порога, отряхнув с шапки снег, отбил поклон, громко и не робея, спросил:

– Нам бы старшего средь вас, братья-казаки. Решили мы послужить государю Петру Федоровичу.

Из-за стола, близ майора Гасвицкого, которого Илья не один раз видел в гостях у Матвея Арапова и знавал как лихого кутилу и гуляку, встал длинноногий, лет пятидесяти, изрядно уже седой казак, на ходу сглотнул кусок, который не успел толком дожевать. С дружеской улыбкой, обнажив редкие зубы, спросил, прищурив от света близко стоящей свечи зоркие глаза:

– Чьи же вы таперича будете, добры молодцы? Откудова бежали?

Илья вновь поклонился, пояснил:

– От помещика Арапова, бывшего губернатора Неплюева переводчика. Ныне в ночь, батогов не вытерпев, утекли от барина, осиновый кол ему в могилу!

Майор Гасвицкий при этих словах ужался в плечах, осел на лавке так низко, словно и на нем запечатлелось это же суровое мужицкое проклятие [4] Осиновый кол в изголовье покойнику вбивали в том случае, если тот подозревался в связях с нечистой силой и мог, выйдя из гроба, вредить людям и после смерти. .

– Лют ваш помещик? – Маркел Опаркин враз посуровел лицом, над темно-карими глазами сдвинулись колючие брови.

– Терпелив, ежели спины не разгибаешь, а чуть о себе озаботился – велит холопам на конюшню волочить под батоги, – за всех ответил конюх Сидор. – А товарища нашего, – и глазами указал на Илью, – так и вовсе обманом обвел вокруг пальца, из вольных в холопы записал за собой. А за нежелание покориться батогами похлеще, чем бабы лен на речке, измолотил…

– Вона-а что-о! – с угрозой выдохнул есаул Опоркин. – Не нужен барам праведник, нужен угодник! Ништо, братцы, лиса придет – и курица раскудахчется! – И кулаком пристукнул о столешницу. – Садитесь, братья, покудова чаевать заедино с нами, а поутру мы того переводчика переведем поближе к Господу ответ дать за свое лихоимство! Между воротных столбов без ветру качаться заставим! Горящей головешкой прокатимся по змеиному гнезду!

Утром, отъезжая в деревню Пополутовку поднимать мужиков в войско государя Петра Федоровича, есаул Опоркин отрядил с Ильей пятерых казаков, а конюха Сидора с иными товарищами забрал с собой, наказав перед отъездом:

– Повяжите накрепко помещика да его холопей услужливых, покличьте мужиков и приезжайте в Пополутовку. Тамо будет читан указ государя-батюшки о даровании мужикам вечной воли!

Маркел Опоркин вскочил в седло, двадцать казаков, раскачивая торчащими у седел пиками, последовали за есаулом. До полусотни крестьян, вчера обстриженных на казацкий манер, с вилами, косами, а иные с дубьем, повалились в розвальни и с гиканьем понеслись за верховыми. Легкий боковой ветер сносил из-под копыт сухую снежную порошу.

– Указуй дорогу, братец, чтоб нам не припоздать на утренний чай к твоему барину! – полушутя-полусерьезно приказал старшой из казаков. – Проверим, крепки ли веревки в амбарах твоего барина. Говорил ведь ему поп: стоя на молитве, ног не расставляй – бес проскочит, беды натворит…

Не принуждая коней, давая им разогреться после ночи, стороной миновали деревеньку помещика Дементьева, поскакали далее трактом, стиснутым с обеих сторон молчаливым, настороженным лесом.

– Зайцев бы теперь погонять, братцы! – беспечно прокричал один из казаков, помоложе, в латанном на спине кафтане. – Иной серяга, поди, еще и тулупчик-то на белый поменять замешкался!

– Не до зайцев, Фролка! Настало время медведей из берлог выкуривать да на рогатину сажать! – бросил в ответ старшой. И к Илье с вопросом: – Эта, что ль, усадьба твоего хозяина? Диво, ни души не видно по всей улочке!

Дорога круто повернула вдоль изгиба реки Боровки. За крестьянскими окраинными подворьями объявился на виду двухэтажный особняк Матвея Арапова.

– Это и есть его берло… – Илья не договорил: из-за плетня ближней жилой постройки, совсем почти в упор, в пяти саженях, ударил ружейный выстрел. Старшой казак вскинул правую руку – Илье на миг показалось, что тот пытался удержать слетевшую с головы шапку, – потом резко повалился, повис, ногами оставшись в стременах. За ивовым плетнем мелькнул дымящийся ствол ружья и белая заячья шапка приказчика Савелия Паршина.

– Засада! – прокричал Илья и тут же вздыбил коня. На балконе верхнего этажа между перильцами на миг показался пестрый халат Матвея Арапова, оттуда почти кряду грохнули два торопливых выстрела, и с головы Ильи слетела простреленная мурмолка. Возьми Арапов самую малость ниже – лежать бы Илье на той зимней дороге…