Владимир Буртовой - Демидовский бунт

Нет, не узнал он атамана Гурия Чубука, не видел он его среди гончаровских вожаков.

– Я приезжал к вашим атаманам от Чуприна, чтобы соединиться супротив царских войск. О тебе наслышан был, что зовешь мужиков бежать в вольные сибирские земли.

«Ну да! – вспомнил теперь и отец Киприан. – Было такое, сговаривались атаманы вместе стоять против бригадира Хомякова…»

– Лицо тебе в тех сражениях попортили? – участливо спросил отец Киприан. – Не успели тогда мы соединить силы, побили нас поочередно, разогнали по лесам, как неистовый ветер разгоняет пепел перегоревшего костра…

На вопрос отца Киприана Чубук ответил не сразу. Помолчал, глядя на ватагу, которая втягивалась в густые заросли. Вьючные лошади с усилием продирались между веток. Атаман провел указательным пальцем по рваному рубцу чуть ниже верхней губы и к левому уху, сплюнул. Сказал со злобой:

– Да нет, ваше преподобие, не под Ромодановом это меня попортило, позже лютая смерть поцеловала… Близ Каракульской крепости, где на наш бивак натолкнулась в темноте казачья лодка. Помыслил с братией я казаков к берегу приманить и таким способом огненные припасы и оружие добыть. А один из них возьми да и бабахни из пистолета беспромашно! Малость не в зубы угодил: грыз бы я тот свинцовый орех и по сей день.

Илейка споткнулся на ровном месте, отец Киприан повел глазами в сторону, скрывая мелькнувший в них гнев.

«Памятен и нам тот случай, когда… не стало Добрыни», – и черной тучей на солнце надвинулась обида, притушила надежду, что минуту назад вспыхнула в груди отца Киприана. Спросил, чтобы не молчать, пока решив не говорить о том, давнем, атаману:

– Куда же теперь бежишь, атаман? В Сибирь?

– Сибирь зело холодна и люта к бездомным бродягам. Идет с нами один – да вон он, Панкрат Лысая Голова! Каторжник, бежал с далекого Нерчинского серебряного рудника. Он и прежде бывал в бегах на Алтайские Камни. Оттуда надумал выйти в родные места и увести своих сродственников. Да схватили его служилые люди. Три тяжких года пребывал на казенных барках в каторжных работах. Этой весной выпал ему сызнова случай бежать. Теперь вот ведет нас. Обоз воинский высмотрели, огнеприпасов и денег много взяли, надолго хватит тратиться в дороге при нужде.

Илейка не утерпел, подал голос:

– Случайно слышал я, как ваш человек с хозяином постоялого двора сговаривался про тот обоз с казной.

Гурий Чубук задержал шаг, усмехнулся.

– Ишь ты, а мне сказывал, что все тихо вышло и без огласки… Надо же, олухи, могли всю ватагу погубить по глупости, если бы кто другой подслушал… А хозяину двора серебром плачено за навод. Он уведомил нас о дне выхода, сколько драгун в страже, куда пойдет, мы и подкараулили в приметном месте. Со мною пойдешь, ваше преподобие, или сам? – спросил Гурий, пытливо взглянув на монаха. – Звал ведь атаманов на вольные земли. А нам добрый лекарь в далекой дороге ох как надобен.

– Дума у меня есть, Гурий. В Беловодье надобно нам подаваться, чтобы не достала барская карающая рука.

– Там видно будет, – неопределенно ответил Гурий Чубук, на ходу сломил ветку зеленого куста, погрыз зубами. – Дойдем до Алтайского Камня, среди каменщиков, тамошних жителей беглых, поживем. Коль невмоготу станет, тогда и о сказочном Беловодье поразмыслим, где его искать. А покамест бьем, где можем, встречных царских слуг, и бог нам не препятствует.

Вечером, у костра, отец Киприан подсел к Панкрату, прозванному Лысой Головой, завел разговор – каков он, Алтайский Камень? Страшен ли? Выше ли Каменного Пояса? Люден ли тот край беглыми, много ли заводов?

– Теперь народец набегает в пустынные места, святой отец, – отвечал угрюмый, мятый жизнью и каторгами Панкрат. – Особливо с той поры, как демидовский Колыванский завод передали в казну и начали свозить туда приписных людишек. А еще беглых, которые попадаются стражникам. Хватают таковых – и к заводу, под присмотр горной стражи. Известно ведь, – и Панкрат криво усмехнулся, – лыко легко пролезает в дырку, кочедыком проделанную. Тако же и господа: мужики в бега на новые земли – и господа следом мелкими шажочками. Присмотрись, святой отец, как ведет себя воробушек у просыпанного на дворе зерна! Поначалу опасливо – скок, скок. Раз клюнул – не шугнули, два клюнул – молчит хозяин, не запустил комом. Вот и чирикнул уже, зазывая воробьиху. А там, гляди, и гнездо норовит под мужицкой крышей свить себе, и птенчиков вывести да выкормить… Раскормится с годами барское племя и на Алтайском Камне, возьмет беглых мужиков в лихой оборот – не возрадуются, да бежать дале уже некуда.

– Истинно говоришь, Панкратушка. А по реке Катуни, под Бийской крепостью, доводилось бывать?

– На Бухтарме был. А оттудова до Катуни, сказывали, недалече, через горные хребты перевалить надобно. Только камни там высокие, обвалистые. Не ведая троп хоженых, заблудиться недолго. Добрые проводники нужны.

– А до Индийского царства оттуда далече ли? Панкрат вскинул на монаха сумрачный взгляд.

В глазах отразились беспокойные сполохи костра.

– До Индийского? Того не ведаю, святой отец. Соседствуют тамошние беглые с местными народцами, которых именуют ойратами. А те ойраты дань платят Джунгарским князьям. Про Индию же слуха не было меж беглых.

Отец Киприан поблагодарил Панкрата за беседу о далеких землях и пошел к своему костру.

Илейка вот уже целый час рассказывал Гурию Чубуку о том, как бродили они с дедом Капитоном по Руси, опасаясь попасть солдатам в руки, о поселении беглых на Иргизе, о гибели дедушки…

– Слышь-ка, дядя Гурий, – вдруг вспомнил Илейка и решил сообщить атаману приятную весть. – Незадолго до ухода из города Самары довелось мне ненароком повидать нашего односельца, отставного солдата Сидора Дмитриева…

Гурий Чубук от удивления привскочил, потом с возгласом: «Надо же!» – покачал головой, радостная улыбка тронула жесткие губы.

– Стало быть, уцелел наш бывший воинский пастырь? И куда же бежал он, старый и такой немощный?

– Не бежал он, – вздохнув горестно, ответил Илейка. – Везли его с женкой и иными кандальными на жительство в Оренбурх-крепость. И дядька Сидор тако же в кандальные цепи был закован. Хотел было я дознаться от него, что сталось в Ромоданове после нашего ухода с дедушкой Капитоном. Но и малого времени не довелось побыть вместе – конвойные драгуны погнали поселенцев в дорогу, не допустили к беседе.

Гурий Чубук погрустнел лицом, длинной палкой поковырял головешки в костре – отец Киприан чуть отсунулся: жгучие искры полетели в его сторону.

– Жаль Сидора. Под конец жизни спознался с кандалами. Да, видно, истину говорят: что на роду написано человеку, того не минуешь. Вот и отец Киприан о том может подтвердить. – Чубук, посматривая, как умащивался около огня утомленный дневным переходом сгорбленный монах, нехотя добавил: – Тяжко говорить-то много о том кровопролитии, брат Илья. Старую рану заново бередить кому охота! Но коль зашел о том у нас разговор, надобно довести его до конца. – Чубук оставил в покое костер, подтянул колени к подбородку, обхватил их сильными руками. – Один раз отбились мы и от бригадира Хомякова. По великому самомнению устрашить нас, тако ж, как и полковник Олиц, имел надежду тот бригадир перейти Оку на паромах без всякого от нас противодействия. Ан вышло не по задуманному! Не устрашились ромодановцы и двух полков, которые сгрудились на калужском берегу. Возлютовал тогда Хомяков и повелел солдатам из пушек да из ружей по народу палить, хотел нас от перевоза отогнать и высадиться под Ромоданово всеми силами. Да не сробели работные мужики, не разбежались, хотя и побито было много средь нас. Устрашился такого упорства Хомяков, упятился с теми полками в Калугу, а мы неделю после жили спокойно и без тревог…