Владимир Буртовой - Демидовский бунт

– Дойдем, сила в мужицких ногах издревле не переводилась. Ну, почивайте спокойно, святой отец и ты, Илья. Пойду дозорцев подале от бивака выставить. Не подкрались бы драгуны ночными лисами к нам.

Неделю брела ватага Барабинской степью, пока не вышла к селению Лесное. Село это в четыре – пять десятков дворов с таким же правом можно было бы прозвать и Степным и Озерным, потому как рядом тянулись мелководные светло-голубые озера, а вокруг, охватывая озера и небольшие лесные колки, цвела пышная, не схваченная еще жарой июньская степь.

Поселенцы встретили ватагу настороженно, зато ребятишки, глазея на пушку, которую тащили на веревках две лошади, известили атамана, что прошлым вечером проезжали конные драгуны большим числом, выспрашивали о беглых и настрого наказывали мужикам не давать царским супротивникам приюта и укрытия.

Гурий за приличную плату уговорил-таки сотского укрыть раненых до их выздоровления, собрался было уводить ватагу, но тут захудалый, с больными до красноты глазами мужик в лаптях на босу ногу среди улицы упал на колени перед монахом, простер к нему руки. Тонкая шея торчала из выреза кафтана, словно пестень из старой избитой ступы. Взмолился:

– Святой отец! Не дай невинным детским душам пребывать и дале в тяжком грехе! Батюшка, двое их у меня, внуков, и оба некрещеные. Будь столь милостив, окрести. Нет у нас церкви-то, нету и священника. Ты к Богу ближе всех, умилости Всевышнего…

Гурий немного подумал и решил уважить мужика – как бы потом, осерчав на отказ, не выдал властям товарищей, оставленных на поправку. Обратился к отцу Киприану:

– Сотвори Богу угодное дело, святой отец. А мы ради бережения пойдем из села прочь. Вон к тому лесочку за озером. Там обождем вас.

В темной низкой избе с прогнившей у порога половицей, завидя входящего монаха в черной рясе и в клобуке, с лавки на пол бухнулась предревняя старуха. На коленях подползла за благословением к отцу Киприану, зашамкала беззубым ртом, едва выговаривая слова:

– Святой отец, за все празднички минувшие, за все празднички грядущие… – И трясла протянутыми восковыми, в синих прожилках, руками, хватала монаха за рясу. – Не из раскола мы, верь.

Отец Киприан благословил умилившуюся до слез старушку, помог ей прилечь снова на лавку. Потом принял от стеснительной румянощекой молодки близнецов – мальчика и девочку.

– Родитель-то их где? – спросил отец Киприан, невольно любуясь молодой хозяйкой, которая была в самой красной поре – тяжкий труд и нищета не успели еще согнать со щек румянец, не притушили блеска карих глаз, не согнули белую шею в раболепном поклоне перед десятским, сотским, старостой…

– В извозе, святой отец, в извозе наш Тимофеюшка, – затараторил хозяин дома, беспрестанно ворочая шеей, заросшей седым волосом.

«Чисто петух общипанный, но еще не смоленный над костром», – подумал Илейка и улыбнулся про себя, от порога наблюдая за суетой в избе.

– По весне пошел наш Тимофеюшка с обозом на Колыванский завод, не скоро возвернется. Вот будет ему радости, вот утешится родительское сердечко…

Отец Киприан совершил обряд водосвятия – троекратно, с молитвой, погрузил свой нагрудный крест в деревянную бадейку с подогретой водой. Потом подстриг детишкам рыжеватые волосики, скатал их с воском в тугие шарики, кинул в купель и с молитвой трижды окунул мальчика в теплую воду.

– Нарекается раб божий Степан, Тимофеев сын, во славу родителям, во славу земли Русской. Да вырастешь опорой старым родителям, кормильцем детей своих. Аминь!

Нарекли и девочку, а когда угощались свежим молоком, через раскрытую дверь избы с улицы донеслись тяжелые удары копыт о сухую землю – наметом скакала конница!

Отец Киприан чуть не кинул кружку на стол, бородой ткнулся в окно – вздымая пыль, мимо пронеслись драгуны. По запыленным мундирам, потным бокам коней монах понял: давно уже в дороге служивые и давно идут по следу, как молодая гончая по первоснегу за убегающим зайцем.

– Все, брате Илья! Не уйти теперь от царских холопов, – проговорил отец Киприан, покосился на старого хозяина, который с освященной водой в бадье топтался посреди горницы.

– А бумага старца Зосимы? – вдруг вспомнил Илейка.

– Нас видели на барке, известили драгун.

В распахнутое окно было видно, как от промчавшихся за околицу драгун отстало десятка полтора служилых и, взяв ружья наизготовку, медленно ехали улицей, осматривая дворы: не явится ли где укрывшийся ватажник или какой беглый?

Хозяин поставил наконец-то бадью у печки, строго глянул на перепуганную сноху, прикрикнул:

– Вы ничего не видели и ничего не слышали! Святой отец, не прими за обиду – полезай на чердак. За печной трубой у меня сушится камыш, в нем и заройся. А ты, отрок, иди за мной. Собаку привяжи на задворке, будто моя. Поспешите, драгуны уже через три двора от нашего.

Отец Киприан по лестнице поднялся на чердак, и хозяин тут же опустил эту лестницу в погреб, будто ее и не было. Поманил рукой Илейку. Илейка следом за ним прошмыгнул в сарай. Большая часть сарая была отведена конскому стойлу. За изгородью, учуяв хозяина, противно завизжала голодная свинья и тяжело затопала.

– Заройся в объедки, – шепнул хозяин и, не закрыв дверь, неторопливо прошел через двор мимо Иргиза. Пес недовольно повизгивал и рвался в сарай к Илейке.

– Сиди, Иргиз, сиди! – издали приказал Илейка, и пес постепенно затих, только настороженно водил ушами, вслушиваясь в лай растревоженных сельских собак, недалекие голоса драгун и конское усталое фырканье.

И вдруг со стороны рощи донеслись частые ружейные выстрелы, будто озорная детвора бежала вдоль плетня и палками била звонкие глиняные горшки, надетые на колышки для просушки.

– Господи, спаси дядю Гурия и его сотоварищей, – взмолился Илейка, забыв, что и сам находится в двух шагах от погибели. Желая разглядеть, что творится на улице, он приник лицом к неплотной щелястой двери. И тут же отпрянул: с подворьем рыжебородого мужика поравнялись трое верховых, совсем молодые. Двое соскочили на землю, через открытую калитку вошли во двор – ружья за спиной, в руках сабли наголо. Третий драгун, держа ружье поперек седла, остался у калитки на коне.

На крыльцо выбежал хозяин, засуетился, разводил руками, что-то бормотал неразборчивое в ответ на слова солдат. Илейка, не мигая, следил, куда пойдут драгуны, в избу или в сарай?

– Живее вы! – крикнул старшой с седла. – Назар, осмотри постройки, а ты, Аким, обшарь избу как следует!

«Только не испугаться, только бы выдержать и не закричать в беспамятстве!» – беззвучно уговаривал себя Илейка, попятился от двери: зарываться в объедки было уже поздно. Нащупал под кафтаном подарок Чубука и вжался спиной в бревенчатую стену.