Алексей Чапыгин - Разин Степан. Том 1

В белесом прохладном тумане за широкими низинами начиналась заря.

На бугре от челнов дозорный казак шагнул к палатке атамана.

Разин сидел в черном бархатном кафтане, золотом отливал желтый зипун под кафтаном. Сидел атаман на обрубке дерева, грел над углями большие руки.

– Караван, батько!

– Давно чую… Багры, фальконеты и люди – готовы ли?

– Справно все!

– Сдай дозор маломочным – и к веслам!

От стрелецких кафтанов Лопухина приказа [85] Л о п у х и н – стрелецкий голова; его стрельцы носили голубые кафтаны. голубела вода. Дальше голубого, растекаясь серебром, прыгали отражения бердышей. В голове каравана торопливо, скрипя уключинами, шел царский струг – паруса свернуты. Ветра не было. За царским стругом, колыхая в волнах черные пятна, тянулся струг патриарший – на его палубе гнусавые голоса все явственнее выпевали «Благоверному государю и великому князю всея Руси…» Над головами монахов на мачте тихо покачивался флаг с образом нерукотворного: по золоту черный лик.

Гребцы вновь запели:

Голоса гребцов скрыли голоса монахов, а покрывая все голоса, кто-то басил:

– Ма-ать! пере-ка-ти пол-е… в Астрахани ужо, сво-ло-чь колодная!

За стругами тянулся ряд серых низкопалубных судов. На ладье, ближней к стругам, один визгливо всхлипывающим голосом молился вслух звонко:

– Го-о-споди-и! Пронеси-и, пронеси-и…

Другой торопил гребцов:

– Наддай, ребята! Не порвись от государевых!

Еще голос твердил одно и то же:

– Водкой ужо-о! Водкой, не отставай от колодников делом…

Как будто Волга раскрыла утробу, и со дна ее раздался голос, заглушивший на миг пенье гребцов, ругань, мольбу и молитвы:

– Гей, сарынь, на взле-ет!

Тут же щелкнул выстрел из фальконета, другой, третий, и свист долгий, пронзительный. Сотни весел сверкнули. Басистый голос с переднего струга надрывно гудел:

– По-о-што: мы госуда-аревы… по-ошто?!

– Нечай!

– Не-е-чай!

– Кру-у-ши-и!

– Сарынь, сбивай со стругов, ладьи топи!

Стук багров и топоров. Тысячи отзвуков вторили короткому бою: утки торопливо делали светлые шлепки по воде к низким берегам, а над побоищем, деревянным стуком стуча, кружилась крупная черная птица – кру-кру! кру-кру! Стреляя и хватаясь за топоры, отбиваясь и нападая, люди перестали молиться, плакать, а стук топоров низко над самой водой делался все слышнее – ладьи одна за другой глотала Волга.

– Стрельцы!

– Эй, ра-а-туйте!

На царском струге лязг железа, выстрел и крик.

– Стрельцы, в ответ станете!

– Сторонись, пузатый черт!

Голубея кафтанами, перебегая, стрельцы разбивали колодки и цепи гребцов.

– Что чините? Эй, стрельцы!

– Васька, заткни ему горло!

Удар топора, и шлепнуло в воду тело в боярском кафтане…

Вставало солнце. С низин потянуло над Волгой запахом травы и соли…

На носу царского струга сорван флаг с образом Казанской, вместо него висит широкое полотно – «печать круга донского» – голый казак в одних штанах верхом на бочке, в правой руке сабля, в левой трубка, а на бочке перед ним чаша с вином.

На носу царского струга бочка с водкой, закиданная боярскими кафтанами, на бочке сидит, обнажив саблю, Разин. Казаки подводят стрелецких начальников.

– Того вешай! Секи того… вешай – за ноги!

Мачты струга становились пестрыми от боярских котыг и цветных кафтанов стрелецких голов. Разин видит: волокут кого-то, звенит в ушах режущий крик, подведенный ползет к ногам атамана.

– Батюшка, мы холопи подневольные!

– Батюшка, не губи-и!

– Гей, кто вы?!

– Вековечные должники купцу.

– Приказчики богача Шорина!

– Спущу для ябеды царю?

– Батюшко, на пытке уст не разомкнем!

– Вот те пресвятая, ей-богу!

– Спусти их, козаки, – пущай утекают.

– Вот тя Бог храни-и!

Широко крестятся и, дрожа, лезут с борта вниз.

– А вот, батько, голодраной народ – ярыжки!

– Пихай в лодку!

– Да, вишь, иные с нами идти ладят.

– Кто с нами – бери.

На подтянутом плотно к царскому стругу другом, патриаршем, еще не умолк бой и шум. Ругань, стоны и крики:

– Чего глядишь? Из пищали-и!

Среди красных шапок мелькали черные колпаки, сверкали топоры, выше всех голов голова с длинными волосами, и голос трубит:

– Не гнись, братие-е! Яко да Ослабя инок поидоша на враги-и.

Взметнулся черный кафтан, сверкнул на солнце желтый атласный зипун – Разин шагнул на патриарший струг, перед ним расступились свои.

– Дьявол!

Мелькнула сабля, повисла от удара сабли рука высокого монаха с топором.

– Черт, не пил с Волги?

За бортом плеснула вода, монаха сбросили.

– Закрутилси-и… удал был!

– Батько, воно еще сатана твоего суда ждет: «Знает меня атаман, пущай сам» – так и сказал, не смели без тебя…

– А ну – ведите!

К атаману толкнули боярского сына в алой котыге, лицо густо заросло курчавой черной бородой, длинные кудри спутались, закрыли глаза.

Разин нахмурился, рука упала на саблю.

– Эй, дайте ему попа, коли какой жив!

– Попа мне не надо, атаман! Хоша я патриарший, да к черту…

– Открутите с него веревки!

– Э-э, руки-ноги на слободе – дайте шапку, голоушим неохота помереть!

– Забыл я твое имя, парень.

– Зовусь Лазунка Жидовин!

Боярский сын расправил левой рукой курчавую бороду, из правой текла кровь.

Разин глядел сурово, опустил голову, будто силясь что-то вспомнить, вздохнул, ткнул концом сабли в палубу, залитую кровью.

– Дайте ему шапку! – Атаман поднял голову, лицо повеселело, когда на боярского сына нахлобучили монашеский колпак. Он шагнул вперед и выдернул саблю…

– Гей, козаки! Как бился он, сильно?

– Сатана он, батько! Бьет из пистоля не целясь и цельно, будто так надо…

Подвернулся еще казак:

– Много он наших в Волгу ссадил – хотели первым вздыбить, да сказался, вишь, что к тебе, батько!

– За удаль в бою не судят! На то бой. – Разин поднял саблю, боярский сын глядел смело в глаза атаману, подался грудью вперед.

– Шапка ладаном пахнет… чужая, монашья… Секи, атаман.

Разин засмеялся, опустил саблю, спросил:

– Как ты служил боярам?

– Служу, не кривлю душой.

– Письменный ты?

– С детских годов обучен в монастыре, потому патриарший.

– Сатана ты! Побежишь от меня или будешь служить?

– Чей хлеб ем, от того не бегу!

Разин вложил саблю.

– Живи, служи мне.

– И то спасибо.

– Гей, дайте ему руку окрутить – кровоточит!

– Раз, два! Робята-а… заворачивай стру-у-ги-и!

Струги с песнями повернули к бугру. На палубах их голубели кафтаны приставших к казакам стрельцов.

Небо светлело, белесый туман осел в низины, по серебру простора плескало размашисто голубым, отсвечивало красным вслед челнам с гребцами в запорожских шапках. Все гуще несло по воде запахами трав с широких лугов, где бродили кочующие стада кобылиц хищного Ногая. Черные птицы с деревянным карканьем садились на мертвые тела, укачиваемые исстари разгульной Волгой…