Эли Берте - Замок Монбрён

Мажордом поклонился и вышел.

– Клянусь святым Жаком! – продолжал барон с некоторой иронией.– Я вижу, что сир де Кашан принадлежит к числу тех любезных рыцарей, о которых повествуют старые романы. Конечно, он воображает, что напал в моем замке на след прекрасной пленницы, которую непременно должен спасти, чтобы потом какой-нибудь трубадур имел право воспеть его в своей балладе. Но, к сожалению, он скоро убедится, что в Монбрёнском замке нет ничего подобного. Если моя прекрасная племянница не присутствует за ужином, так потому, что она, вероятно, не находит это для себя приличным. Она так самовластна!

– И в этом все несчастье,– прибавила баронесса.– Бог знает, как еще воспользуется она свободой, которую мы ей предоставили.

– Я сделаю ей строгий выговор, дочь моя,– сказал капеллан, набивая себе рот.– Пусть только явится ко мне на исповедь.

В эту минуту вошел мажордом со смущенным и расстроенным видом.

– Ну? – спросил барон.

– Благородная девица де Латур просит извинить ее, она не может явиться по вашему призыву.

– Почему?

– Высокородный барон, я не осмелюсь…

– Говори, вассал! Я требую.

– Она говорит, что принадлежит к фамилии, которая привыкла повиноваться только своему королю или своему духовнику.

– Хорошо сказано! – вскричал капеллан.

Монбрён в бешенстве ударил кулаком по столу. Но, сдержавшись, в ту же минуту обратился к Кашану и сказал с принужденной улыбкой:

– Если ваша любезность сомневалась еще в совершенной независимости моей воспитанницы, то вот, сир рыцарь, несомненное ее доказательство. Разговаривает ли при французском дворе хоть один прославленный воин так надменно, как эта девочка?

– Это плоды вашей доброты и смешного снисхождения к ней! – вскричала донья Маргерита.– Если б вы хотели поверить мне… Но господин рыцарь, надеюсь, не станет настаивать долее: иначе, для удовлетворения его желаний, за Валерией придется послать двух добрых стрелков! Гораздо лучше, если он не даст простыть этой превосходной бычьей ноге и в тишине насладится нашим гостеприимством.

Сир де Кашан колебался, но трубадур взглянул на него таким красноречивым и умоляющим взором, что он решился продолжать.

– Барон и баронесса! – начал он, стараясь скрыть недоверчивость, которая выражалась во всех его чертах.– Гордый ответ этой девицы только увеличил мое желание видеть ее. Умоляю вас, позвольте мне послать к ней с одним из ваших служителей приглашение, какое я сочту приличным. Если она и тогда откажется оказать мне эту часть, клянусь Богом, я не стану больше настаивать.

Барон неохотно дал свое согласие, а баронесса, желая скрыть досаду, вынуждена была отвернуться в сторону. Но незнакомец, не обращая на это никакого внимания, сказал несколько слов мажордому, и тот, поклонившись, вышел.

Глубокая тишина воцарилась за главным столом. Монбрён, его супруга и даже сам капеллан перестали есть. Глаза всех были устремлены на незнакомца, который, казалось, с любопытством ожидал результата посланной им миссии посольства.

Ждать пришлось недолго. Спустя несколько минут дверь отворилась, и Валерия де Латур вошла под балдахин в сопровождении мажордома и двух пажей, державших факелы.

На молодой девушке был почти тот же самый костюм, который мы описали, только голова ее была открыта. Платье в больших складках, не стянутое поясом, волновалось, и черные волосы разбегались по плечам. Такой беспорядок в туалете был многозначителен, таким образом выражали тогда чувство горести, и отданные под суд женщины использовали этот прием, чтобы тронуть своих судей или защитников.

Однако, несмотря на эти знаки печали, Валерия вошла твердым шагом. Взгляд ее был столь же властен, талия стройна, движения величественны и благородны.

При появлении Валерии де Латур на всех лицах изобразилось живое удивление. Ее странный наряд показывал, что она решилась на что-то необыкновенное, и не только за главным столом, но и за столами вассалов затаилось ожидание, что из всего этого выйдет. Барон и баронесса были так удивлены, может быть, так испугались, что, казалось, совсем потеряли дар речи.

Гордая девушка не смутилась, видя себя предметом всеобщего внимания. Твердой и величественной поступью она прошла до середины привилегированной части залы, остановилась, оглянулась кругом и спросила спокойным тоном:

– Где тот благородный рыцарь, который прислал мне учтивое приветствие и обещал защиту, если я терплю насилие?

– Это я, прекрасная девица,– произнес Кашан, вставая с места и подходя к ней.

Валерия окинула его одним взглядом. Скромная одежда незнакомца и некрасивые черты его, казалось, неприятно поразили ее. Но, превозмогая это первое впечатление, она смиренно спросила:

– В самом ли деле вы рыцарь, мессир? Простите недоверчивость девушке, которую так часто и безбожно обманывали. В самом ли деле вы честный и верный слуга короля Карла или герцога Эдуарда?

– Я рыцарь, благородная девица, и поистине могу сказать, что в последних войнах служил королю Франции храбро, верой и правдой.

– Если так,– отвечала Валерия с большим доверием,– вы тот человек, какого я давно уже ожидала в этом замке. Сюда заезжают обыкновенно только простолюдины и вассалы или же дворяне-разбойники, недостойные своего герба. Не колеблясь, отдаюсь под защиту вашей рыцарской чести.

До сих пор удивление и неизвестность развязки смыкали уста барона, но, увидев решительный оборот разговора, он поспешил вмешаться:

– Как, презренное создание! Ты осмеливаешься поднять голос против твоего родственника и опекуна?

– Клянусь Господом Иисусом Христом и Богородицей,– вскричала побагровевшая баронесса,– это переходит все границы!

– Мессир,– с твердостью произнес иностранец,– как мужчина и рыцарь, вы вдвойне обязаны не прерывать эту девушку и не мешать ей представить мне свою просьбу, в чем бы она ни заключалась, этими словами я напоминаю вам о правиле рыцарства. Вы же, сударыня, говорите, говорите и не бойтесь ничего. Тот рыцарь, который осмелится прервать слова дамы, рискует лишиться своего сана и чести.

Барон вздрогнул от негодования, но, опасаясь быть униженным в глазах своих вассалов, превозмог себя и с наружным спокойствием решил ожидать неминуемо неприятной развязки этой сцены.

Валерия де Латур подошла вдруг к сиру де Кашану, встала на колени и схватила его за обе руки.

Это неожиданное движение вызвало в огромной зале всеобщий трепет.

– Встаньте, встаньте,– сказал сир де Кашан,– я не святой, вам неприлично преклонять колени предо мною.

– Я не встану, мессир,– отвечала Валерия,– пока вы не обещаете мне защиту в присутствии всех, кто теперь перед нами.