Генри Мерриман - Гвардеец Барлаш

Теперь она стояла одна в пустой комнате. Какова будет оставшаяся часть ее жизни?..

Барлаш вернулся после полудня. Он полностью освободился. Казалось, что все приготовления уже закончены и что ему нечего больше делать. Война очищает: она ставит на подобающее место женственных мужчин и мужественных женщин. Она также упрощает: она показывает нам, как мало нам нужно в нашей повседневной жизни.

– Мне нечего делать, – сказал Барлаш, – я состряпаю хороший обед. Я не смогу унести с собой все деньги, которые скопил. Все, что спрятано под полом, должно остаться там. Так часто случается во время войны.

Он сообщил Дезирэ, что им придется сделать двенадцать миль вдоль замерзшей Вислы, от полночи до рассвета. Следовательно, они ничего не могли унести с собой.

– Вам придется начинать жизнь сначала, – сказал Барлаш, – только с тем платьем, что на вас надето. Сколько раз я это проделал, один только Бог знает! Но возьмите деньги, если они у вас есть, золотом или серебром. Мои деньги все медные, и их слишком тяжело нести. Мне еще никогда не приходилось бывать в таком месте, где деньги не потребовались бы, и, черт побери, у меня их никогда и не было.

Дезирэ поделилась с Барлашем всеми деньгами, какие у нее нашлись, а он тщательно их пересчитал. Ибо, подобно многим, кто не останавливался перед воровством, Барлаш был очень щепетилен в денежных делах.

– И я тоже, – сказал он, – начну жизнь сначала. Капитан даст мне возможность вернуться во Францию, и я снова пойду к императору. Здесь, у Раппа, не место для старого гвардейца. Правда, я становлюсь стар, но он найдет для меня какое-нибудь дело, этот маленький император.

В полночь Барлаш и Дезирэ ушли, бесшумно покинув дом на Фрауэнгассе. Улица затихла: половина ее домов опустела. Ночь была темная и не холодная, так как сильные морозы этой ужасной зимы почти прошли.

Барлаш нес свое ружье со штыком. Он приказал Дезирэ идти впереди него – на случай, если они встретят патруль. Но у Раппa не нашлось лишних людей для обхода города. В Данциге тиф и голод ходили дозором по узким улицам.

Наши путники вышли из города близ Оливковых ворот. Там не стояло никакого поста: лангфурская дорога находилась в руках французов, а аванпосты Раппa были расположены на три мили дальше, по дороге в Цоппот.

– Я лет пять играл в эту игру, – произнес Барлаш с тихим смехом, когда они дошли до земляных валов, насыпанных Раппом. – Следуйте за мной и делайте то, что буду делать я. Когда я пригнусь – пригнитесь и вы, когда я поползу – ползите, когда я побегу – бегите.

Барлаш преобразился в настоящего солдата. Он выпрямился и огляделся с видом молодого человека, быстрого и проницательного. Затем он уверенно двинулся вперед по направлению к высокому холму, где мирные данцигцы поддерживают себя по воскресеньям кружкой жидкого пива и любуются окрестностями.

Внизу тянулись болота – обширная снежная равнина с одной темной линией лангфурской дороги, обсаженной двумя рядами деревьев.

Барлаш раза два оборачивался, чтобы убедиться, следует ли за ним Дезирэ, но ничего не прибавил к своим кратким инструкциям. Когда он поднялся на вершину холма, то остановился, чтобы передохнуть.

– Когда я поползу – ползите. Когда я побегу – бегите, – повторил он шепотом и двинулся вперед.

Он двинулся вверх по течению реки. Дойдя до известного места, Барлаш остановился и жестом приказал Дезирэ пригнуться к земле и ждать его возвращения. Он вернулся и сделал ей знак следовать за ним. Когда она поднялась на холм, то увидела, что лагерные огни находятся совсем близко от них. Сквозь низкие сосны путники даже различили темные очертания какого-то дома.

– Теперь бегите, – шепнул Барлаш, побежав впереди по открытому пространству, которое, казалось, доходило до линии горизонта. Дезирэ, не оглядываясь, побежала за ним, удивляясь тому, что Барлаш мог бежать так быстро и бесшумно.

Когда он очутился под прикрытием деревьев, то бросился на снег, и Дезирэ, догнав его, увидела, что он, запыхавшись, держится за бока и громко смеется.

– Мы пробежали сквозь линию войск, – еле проговорил Барлаш. – Черт возьми! Как я струсил. Вот они… пам! пам! Бзз… з… з… – подражал он звукам пуль, свистевших между деревьями над их головами.

С полдюжины выстрелов раздалось из-за линии огней. Однако же скоро они прекратились, и Барлаш, отдышавшись, встал.

– Пойдем, – сказал он. – Нам предстоит длинный путь. En route!

Они сделали большой круг в сосновом лесу, через который Барлаш пробирался искусно и безошибочно, и, спустившись на равнину далеко за Лангфуром, они остановились.

– Это, – тихо сказал Барлаш, – огни Оливы, где находятся русские. Эта линия огней прямо перед нами – русский флот, стоящий против Цоппота, а с ним и английские суда. Одно из них – маленькое судно капитана д’Аррагона. И он возьмет нас с собой домой, потому что судно идет в Англию, в Плимут, который лежит по ту сторону канала, напротив моей родины. Ah, Dieu! И мне иногда так хочется увидеть свою родную страну, своих земляков, мадемуазель!

Сделав несколько шагов, он снова остановился и поднял руку в знак молчания: в данцигской церкви били колокола.

– Шесть часов, – прошептал Барлаш. – Рассвет близок. Мы пришли за полчаса до назначенного срока.

Он сел и жестом пригласил Дезирэ сесть рядом.

– Да, – проговорил он, – капитан сообщил мне, что ему приказано идти в Англию, чтобы провести туда более крупные суда, и вы отправитесь на одном из них. У него есть дом на западе Англии, и он возьмет вас туда… в качестве сестры или матери, я забыл чего… одним словом, в качестве какой-то женщины. Ах, мужчины не могут обойтись без женщины! Там вы будете счастливы так, как того хочет le bon Dieu. Только в Англии никто не боится Наполеона. Там можно иметь мужа и не опасаться, что его убьют. Можно иметь детей и не дрожать за них, а это-то и делает вас, женщин, счастливыми.

Барлаш встал и пошел дальше вниз. Внизу он остановился и, указывая на деревья, шепотом произнес:

– Он там, где растут три больших дерева. Между нами и этими деревьями расположены французские аванпосты. На рассвете русские атакуют аванпосты, и во время атаки мы должны просто добраться до этих деревьев. Другого пути нет, и там место встречи, у этих трех высоких деревьев. Когда я скажу, вы встанете и побежите к деревьям, побежите, не останавливаясь, не оглядываясь. Я побегу следом за вами. Он пришел ради вас… а не ради Барлаша. Вы думаете; я ничего не знаю. Ба! Я все знаю. Я всегда знал… вашу бедную маленькую тайну.

Барлаш и Дезирэ лежали, скорчившись в канаве, до рассвета.

Через минуту после восхода солнца темная линия деревьев ярко осветилась, и резкое короткое «ура!» казаков, подобно сердитому вою, пронеслось по равнине.